[Zamaleev A.F.] Lekcii po istorii russkoi filosofi(BookFi.org)

Развитием этой идеи стала проблема государственного устройства России. Пестель - противник федеративной системы, на которой настаивал глава "Северного общества" Н.М. Муравьев. С его точки зрения, естественное равенство еще не гарантирует народам равенства политического. Он различал право народное и право благоудобства. Первое составляет привилегию народов многочисленных, способных пользоваться "самостоятельною политическою независимостью", второе распространяется на народы, слабые по своему составу, а стало быть самой судьбой предназначенные к покровительству более сильной нации. Право благоудобства отвечает лишь видам безопасности, а не "тщеславного распространения пределов государства". Пестель в принципе отвергал имперское сознание. Однако исходя из своей системы, он объявлял "мнимым и несуществующим" право народности для всех россиян, кроме русских, и потому настаивал на сохранении "неразделимой", унитарной государственности в России после революции. Возражения, которые он выдвигал против федеративного устройства, сводились в главных чертах к двум моментам: 1) в федеративном государстве верховная власть лишена действительных законодательных функций ("не законы дает, но только советы"); 2) каждая федеративная область, обладая известной автономией, будет непременно претендовать на

87

роль маленького государства или княжества. "Слово государство при таком образовании, - писал Пестель, - будет слово пустое, ибо никто нигде не будет видеть государства, но всякий везде только свою частную область...". Тем самым федерация неминуемо обрекалась на разрушение.

При всей достоверности и убедительности, подтвержденной и опытом двадцатого столетия, политический унитаризм Пестеля не был воспринят русской радикальной идеологией, всегда страшившейся централизации как источника развития деспотической власти. И революционные демократы, и народники, за исключением Ткачева, остались верны федеративным идеалам. Подлинными наследниками Пестеля, по сути дела, явились "русские марксисты", большевики, использовавшие "октябрьский переворот" 1917 г. для "принуждения, вколачивания" [В.И. Ленин] тоталитарно-диктаторской государственности.

в) Среди декабристов были и настоящие философы, проявлявшие интерес к метафизическим проблемам. К ним, в частности, принадлежал М.А. Фонвизин (1788-1854), родной племянник великого русского комедиографа. В своих сочинениях, написанных большей частью в сибирский период, он выступал за "восстановление" первоначального христианства, признавая его вполне "сходствующим с образованностью Запада нынешних времен". Вершиной этой образованности казалась ему философия Канта, которой "не противоречит и учение Христово". Из соединения христианства и "критической философии" он намеревался создать "здравую" философию, способную заменить "суеверное" учение церковного православия.

Выбором Канта объяснялось и критическое отношение Фонвизина к системе Гегеля; он причислял ее к разряду "исторических предубеждений", оправдывающих всякую существующую власть. "В политике Гегель, - писал декабрист, - был в высшей степени консерватор, поборник монархического начала и противник народодержавия... всех республиканских теорий и государственных переворотов... на это метит его известная философская формула: ...все разумное - реально, существенно, действительно, и, наоборот, все действительное, реальное - разумно". В своем понимании Гегеля Фонвизин перекликался с революционными демократами.

Подлинная, или "здравая" философия является "высочайшей наукой", она сообщает другим наукам "свои начала". Все, что есть "высшего" в других науках, "условливается" тем высшим, которое "сознается" только философией и благодаря которому философ "усматривает предмет мира". Ни частное, ни особенное не входит в сферу философии. Она объемлет все научные законы "в их происхождении" и, вследствие этого, может быть названа "наукой наук". Основательное изучение философии должно предшествовать изучению всякой другой науки.

Потребность в философии, считал Фонвизин, вызывается не одними лишь научно-практическими соображениями и целями; она проистекает прежде всего из человеческого стремления постичь "чисто гуманное" - то, что "возносится над опытом и что определяется идеей". Это

88

"гуманное" и есть, собственно, "мудрость" - "высший плод философии". Философия объемлет и знание, и "действование (нравственные поступки)", является целостным осмыслением материально-объективного мира и моральной системой, основывающейся на том "высшем", которое постигается только посредством интуиции ("высшего ведения"), исключающей всякое эмпирическое содержание. Это "высшее" суть не что иное, как богооткровенная цель мира природного и нравственного, и философия, давая "здравое" понятие об этой цели, может "приуготовить сердечную почву к принятию семян веры, возбудив в человеке желание самопознания и предоставя ему идеал того, что он должен быть".