«Со мною молодой Келедъ — продолжала Екатерина, называя этимъ именемъ короля — былъ упрямъ до послѣдней степени. Дядя сказалъ мнѣ въ его присутствіи, что ни онъ — дядя — никто другой въ Швеціи не можетъ ничего сказать противъ свободнаго отправленія королевою обрядовъ своего вѣроисповѣданія въ особой часовнѣ. Но король показался мнѣ сухъ и упрямъ какъ чурбанъ. Онъ говорилъ что то, что онъ написалъ, то написалъ, и что никогда не измѣняетъ того, что написалъ» и въ заключеніе Екатерина прибавляетъ, что дядя и племянникъ нѣсколько разъ ссорились въ ея присутствіи.
На другой день послѣ этой переписки 18-го сентября императрица писала Павлу Петровичу, что вчера она съ регентомъ подписала предварительный договоръ, что обмѣнъ ратификацій произойдетъ черезъ два мѣсяца или, если можно, то и ранѣе, послѣ совершеннолѣтія короля. «Увидимъ, что изъ этого будетъ», добавляла Екатерина — и затѣмъ, увѣдомляя о предстоящемъ отъѣздѣ короля, добавляла: «онп простяся съ вашими сыновьями, но ваши четыре дочери должны быть всѣ нездоровы».
20-го сентября, вечеромъ, Женигсъ, секретарь шведскаго посольства, выразилъ Павлу и великой княгинѣ прощальный привѣтъ отъ имени короля и регента, а затѣмъ Маріею Ѳеодоровною получено было прощальное письмо регента. Называя ее «madame ma chère cousine», регентъ благодарилъ ее за ту дружбу, которая была ему оказана во время пребыванія его въ Россіи, и сожалѣлъ, что не можетъ лично выразить своихъ чувствъ. «Но если — продолжалъ герцогъ — непредвидѣнныя обстоятельства лишили меня этого счастія, то примите въ эту минуту изъявленіе моей искренней привязанности. Какъ ни печальна для меня эта минута, но я не теряю, однако, надежды, что осуществятся мои молитвы о счастливомъ союзѣ, который упрочилъ бы счастіе обѣихъ націй. Это будетъ предметомъ моихъ заботъ и цѣлью моихъ желаній».
Къ великому князю регентъ писалъ: «каковы бы ни были обстоятельства, я всегда пребуду вамъ преданъ и еще не отчаяваюсъ имѣть счастіе обнять васъ, какъ родственника, вдвойнѣ дорогаго и уважаемаго».
Въ своемъ отвѣтномъ письмѣ регенту великая княгиня помѣстила общія фразы безъ всякаго намека на тѣ обстоятельства, которыя поставили всѣхъ въ такое ложное положеніе.
Шведы выѣхали изъ Петербурга 20-го сентября, въ день рожденія Павла Петровича. При такой развязкѣ предстоявшаго брака стихотворные труды Державина пропали даромъ; но онъ въ виду продолжавшихся переговоровъ о бракѣ не терялъ надежды, что они, быть можетъ, еще пригодятся. Когда же окончательно убѣдился, что произведенія его не дойдутъ по заказу, то пустился на хитрость. Онъ передѣлалъ нѣсколько хоръ, сочиненный имъ на обрученіе великой княжны, и въ 1808 году, какъ бы ни въ чемъ не бывало, напечаталъ его подъ заглавіемъ «Хоръ на шведскій миръ 8-го сентября 1790 года».
По отъѣздѣ короля переговоры о бракѣ продолжались.
Какъ ни сильно было неудовольствіе императрицы противъ Густава, но она винила не столько его самого, сколько его воспитателей и лицъ его окружавшихъ, которыя развили въ немъ и религіозный фанатизмъ, и ненависть къ Россіи, въ чемъ немалое вліяніе приписывала она и регенту. Собственно со стороны церковной власти въ Швеціи къ сохраненію великою княжною ея религіи не встрѣчалось препятствія, такъ какъ вопросъ объ этомъ отданъ былъ на обсужденіе примаса королевства, епископа упсальскаго Троила. Епископъ совѣщался съ консисторіею, гдѣ и состоялось рѣшеніе, согласное съ видами Екатерины. Но когда консисторія совѣщалась, король поссорился съ регентомъ и на зло ему отложилъ заключеніе брачнаго союза съ Александрою Павловною на неопредѣленное время.
По поводу несостоявшагося брака графъ Ростопчинъ писалъ впослѣдствіи, въ 1799 году въ Лондонъ графу Воронцову:
«Жаль, что женскія сплетни при дворѣ и тупоуміе государственныхъ людей того времени разстроили бракъ короля съ великою княжною Александрой Павловной». Къ этому Ростопчинъ добавляетъ слѣдующія строки:
«Великая княгиня мать, — хотя нѣжность къ дочери и служитъ ей оправданіемъ — должна во многомъ упрекнуть себя; полагая, что этотъ бракъ дѣло рѣшенное, она дозволила этому невозмутимому графу Гагѣ свободу обращенія, допускаемую по обычаю у насъ на Руси только женихамъ. Великая княжна была неоднократно лобызаема, по цѣлымъ часамъ сиживала у окна, разговаривая съ этимъ коварнымъ Энеемъ и дѣлала все, чѣмъ только, по ея мнѣнію, могла доказать свое расположеніе къ будущему супругу».