Замещающий ребенок

Сказка продолжается. Дети Дарлингов возвращаются к своим родителям: «Боже мой, какая это была прелестная картина! Но некому было ею любоваться, кроме странного мальчика, который глядел в окно. Ему много раз приходилось испытывать удовольствие, недоступное, запрещенное другим детям, но сейчас он смотрел сквозь стекло на ту радость, в которой ему было навсегда отказано».

Еще один эпизод в начале сказки заслуживает того, чтобы о нем упомянуть. Это эпизод с оторванной и возвращенной тенью. Питер Пен должен был быстро ускользнуть из спальни детей, куда он попал в первый раз; его тень зацепилась за окно, которое захлопнулось за ним, и оторвалась. Что же делать? Мама, после некоторых размышлений, свернула тень и спрятала ее в комод.

Когда Питер вернулся, фея Динь-Динь, которая все видела, показала ему, где он может найти свою тень. Он так обрадовался, что захлопнул ящик комода, оставив фею внутри. «Он был уверен, что как только он обнаружит свою тень, то сольется с ней в одно целое, как сливаются две капли воды в одну. Но ничего такого не произошло, и Питер страшно перепугался. Он притащил из ванной кусок мыла и попытался приклеить тень мылом. Но у него ничего не получилось. Тогда он сел на пол и заплакал».

И в этот момент он знакомится с Венди. «Она не смогла удержаться от улыбки, когда увидела, что он хотел приклеить тень мылом. Вот мальчишка!» «Нужно ее пришить», — сказала она взрослым голосом. Она начала пришивать тень к ногам Питера. Вскоре тень была крепко к нему пришита, хотя вид у нее был слегка помятый. И Питер закричал: «Какой я молодец!», будучи полностью уверенным в том, что сделал все сам.

Э. Лури отмечает безусловную важность замечания Гарри М. Гедалда, который считает символичным желание матери объединить Дэвида, мертвого сына, с Джеймсом, живым. Уточняя его мысль, мы скажем, что Джеймс пытался взять на себя роль Дэвида и потерпел неудачу. И только желание матери могло дать уверенность в успехе.

В возрасте 62 лет он пишет в своем дневнике: «И вот, уже давно написав Питера Пена, я наконец понял его настоящий смысл. Отчаянная попытка вырасти — но мне это не удалось».

За год до смерти он пишет свою последнюю книгу — «Мальчик Дэвид».

Можно ли назвать мать Джеймса Барри «сиротой своего сына»? После смерти старшего сына она замкнулась в неизбывном и невыносимом горевании, в которое пытался проскользнуть маленький шестилетний заместитель, движимый благими намерениями. Эта тщетная попытка заставила его навсегда остаться в детстве, в вечных поисках другой матери, вместо холодной и отстраненной. Об этом, так и не оправдавшемся ожидании и о вечном поиске неутоленной любви говорят его ироничные и снисходительные замечания.

Б. Настоящее

Дидье Анзье, или Случай «Эме» Ж. Лакана

Жак Лакан на защите своей диссертации представил случай пациентки, которую он назвал Эме (Возлюбленная). Она была помещена в клинику по поводу хронического любовного бреда в 1931 году. Она пыталась ударить ножом известную актрису Югетт Дюфло. Эме пробыла в госпитале Святой Анны с 1931 по 1941 или 1943 год, работая там в библиотеке. Она умерла в 1981 году. В течение 50 лет у нее не было обострений, не наблюдалось приступов жестокости и насилия, но характер можно было назвать, по меньшей мере, тяжелым.

В 1986 году мы узнали, что Эме на самом деле звали Маргерит Анзье, она была матерью известного психоаналитика Дидье Анзье. Он признался в этом в беседах с Ж. Таррабом. Эти беседы были позднее изданы под названием «Оболочка для мыслей».

Дидье Анзье родился 8 июля 1923 года. Он так пишет о своей семье: «Перед моим появлением родилась моя сестра[5] <…>. Для меня она навсегда осталась малышкой, так как умерла во время родов. Вы имеете полное право называть меня единственным сыном, ведь я не знал ее и рос единственным ребенком. Но в моем восприятии это было не так. Смертью сестры родители расписались в своем первом поражении, и она на долгое время осталась в их мыслях и словах. Я был вторым, и обо мне нужно было больше заботиться, чтобы я не повторил ее судьбу. Я испытал на себе их страх повторения трагедии. Я обязан был выжить любой ценой, чтобы оправдать тех, кто дал мне жизнь. На их взгляд, я всегда был на волосок от гибели. Мне угрожало малейшее несварение желудка, любое дуновение ветерка. Как же мне было трудно! Я заменял умершую. Мне не хватало жизненного пространства. Это не парадокс, а более чем двусмысленная ситуация».