Заботы о Фредерике взяла на себя бабушка со стороны матери. Она занималась его воспитанием два года, в течение которых он развивался нормально. Но родители считали, что она балует ребенка, и решили забрать его к себе. За две недели Фредерик регрессировал и погрузился в аутистическое состояние, которое сопровождалось гиперкинезом. Консультирующие его психиатры говорили о гиперкинетическом аутистическом психозе Каннера; он стал настоящим вибрионом, не вступающим в контакт с внешнем миром. Родители ни на секунду не оставляли Фредерика в покое, окружая его излишней заботой и вниманием вплоть до того, что причиной нарушений поведения они считали обычный отит.
«Ребенок не родился другим. Его мир — это все и ничто. Все непонятно. Ничто не различимо. Живое и неживое сливаются <…>. Фредерик проходит мимо зеркала, но не видит себя: он не замечает свое отражение, потому что не может его узнать <…>. Он не избегает контакта и не стремится к нему, он не хочет общаться <…>. Фредерик переживает полную смерть в области отношений».
Для Фредерика было бы полезным пожить отдельно от родителей, но они упорно отказываются поместить его в интернат. Наконец они соглашаются приводить его на полдня в медико-педагогический институт.
В течение трех лет не происходит никаких изменений ни в состоянии Фредерика, ни в обсессивном поведении семьи. Для родителей Фредерик — это объект для изучения, мать ведет дневник, все чаще консультируется со специалистами, увеличивает количество специальных занятий.
Относительная удаленность мальчика от родителей и появление новой учительницы приводят наконец к небольшому прогрессу: Фредерик берет руку, которую ему протягивают, и смотрит на другого человека. Мать не может этого вынести: она снова погружается в депрессию и каждую ночь думает о смерти. Она не может смириться с тем, что кто-то добился успеха там, где она оказалась бессильна, а хуже всего то, что Фредерик отдаляется от родителей. «Семейная констелляция представляет собой закрытую систему, настоящую крепость, для которой Фредерик служит цементом», — говорит Куве и добавляет: «Робко заявляя о себе как о личности, Фредерик начал смертоносную атаку на умершего ребенка матери <…>. Для матери это "убийство" воскрешает мертвеца, который может напомнить об истории с выкидышем и выявить горе, непрожитое из-за рождения Фредерика. Вновь и вновь она стремится к мертвецу, видя перед собой ущербного Фредерика, в своей депрессии она живет только смертью».
«Увы, в этой борьбе силы неравны. Малейшие достижения ребенка усиливают депрессию матери. Совершенно невероятно, что Фредерик сможет увеличить небольшое количество этих достижений, отличающих его от оригинала, копией с которого он является».
Случай Терезы тоже не прост, и, чтобы разобраться в нем, нам нужно воссоздать ее биографию из обширных заметок А. Куве, изобилующих достаточно тонкими и изящными интерпретациями, на которых мы не можем подробно останавливаться.
Тереза была единственной дочерью в бедной семье польских эмигрантов, живущих на севере Франции. Ее отец был немного чудаковатым и ласковым по отношению к дочери; их связь стала еще теснее, когда Луиза перенесла такую же, как у отца, операцию по поводу грыжи межпозвоночного диска. Ее мать была равнодушной и никак не проявляла свою любовь. «Она не любит меня <…>. Она не любит детей».
В пять лет Тереза была госпитализирована по поводу менингита, от которого успешно вылечилась.
Она вышла замуж в 20 лет, а в 23 родила ребенка, который прожил два дня и умер. И только тогда мать рассказала, что у нее был первый ребенок, мальчик по имени Бруно, родившийся раньше срока и умерший за много лет до рождения Терезы, а ее появление на свет было незапланированным.
Прямо в роддоме Тереза погрузилась в затяжную ипохондрию. Ее поместили в психиатрическую клинику с диагнозом «тяжелая бредовая ипохондрия с суицидальными мыслями». Выписавшись из клиники, она не вспоминала о ребенке. Муж выслушивал ее жалобы, водил к кинезиотерапевтам. Она говорила, что причина всех ее болей — позвоночник, в котором смещен позвонок: отсюда исходит боль, которая окутывает ребра, пробирается в желудок и через пах попадает в матку; позвоночник «бьется, как сердце»; она боится не удержать мочу…
«Жизнь Терезы как будто останавливается, освобождая место для жизни больного органа <…>. Пустоту после потери ребенка она заполняет плодами своего воображения: этот орган стал чем-то вроде «плода, помещенного внутрь» <…>. Одержимость больным органом становится необходимостью и защитой <…>. Вживаясь в роль больной, она обретает псевдоидентичность <…>. В конечном счете, Тереза не имеет ничего общего со своей матерью, кроме воспоминаний об умершем ребенке».
Чтобы объяснить это ипохондрическое состояние, Куве обращается к теории «крипта» Абрахама и Торок: «Голос умершего родителя становится для ребенка мертвецом без склепа» (в нашем случае речь идет о воспоминаниях матери об умершем ребенке).