Заметки из хижины «Великое в малом»

Цзя Хань-хэн из Гучэна, уже слышавший рассказ Дуна об этой истории, напомнил ему, что в Тай-пин гуанцзи повествуется о том, как якша[277] хотел полакомиться трупом только что скончавшейся наложницы некоего Гэ Шу-ханя, но, увидев, что Гэ Шу-хань находится тут же, воскликнул: «Благородный господин здесь, что же делать?» Гэ Шу-хань подумал: «Раз он назвал меня благородным господином, так не будет вреда, если я его отлуплю» — и набросился было на якшу с кулаками, но тот мгновенно исчез.

— Гуй «бес» и гуй «благородный господин», — продолжал Цзя Хань-хэн, — звучат одинаково. Может быть, те бесы назвали вас благородным господином, а вы просто не разобрались.

— А что, — рассмеялся Дун, — вполне возможно!

[64. Рассуждения Цзи Юня о стихах, прочитанных им в книге сунского времени Пи-я, в которой повествуется о птицах, рыбах, животных и растениях.]

(65.) Господин Чжан Сюань-эр[278] из Цанчжоу как-то во сне сочинил стихотворение:

Осенние воды Янцзы в исступленье,
А берег обрывист и крут.
У пристани ждет одинокая джонка —
Сейчас барабаны пробьют.
У башни высокой — жилища бессмертных —
Стоят тополя стеной.
Откуда доносятся звуки свирели
Под ясной холодной луной?

Потом он приписал к этим стихам предисловие:

«Если во сне не думаешь, то каким образом получились стихи? А если во сне думаешь, так за всю свою жизнь я ни разу не был к югу от Янцзы, почему же моя мысль залетела туда? Не понимая причины, я записал эти стихи, чтобы они сохранились.

Раньше я не был знаком с тунчэнским Яо Бе-фэном[279], но, когда он только приехал из Цзяннани, мы увиделись с ним в доме Ли Жуй-дяня. Зашла речь о последнем его произведении, и он прочел стихи, те самые, что приснились мне. Я спросил его, когда он их написал, оказалось — более года спустя после того, как мне приснился этот сон. Тогда я показал ему мою запись стихов, и все очень удивились.

Действительно, бывают на свете вещи, которым невозможно подыскать объяснение. Сунские конфуцианцы во всех случаях говорили о нравственном законе, который лежит в основе всего. Ну а как же мы доищемся до закона, лежащего в основе этого случая?»

А еще был случай с хайянским Ли Шу-лю, по прозванию Чэн-фэн. В год дин-мао[280] мы служили вместе. Я повесил у себя в кабинете картину, изображающую Юань-мина[281], который рвет хризантемы. Картина эта принадлежала кисти моего дяди Лань-тяня. Дун Цюй-цзян[282] сказал:

— И до чего же похож на Ли Шу-лю!

Я пригляделся и увидел, что так и есть. Потом, когда Ли Шу-лю приехал в столицу, он выпросил у меня эту картину, потому что ни один его портрет не был так похож на него, как это изображение Тао Юань-мина.

Случай этот тоже не поддается объяснению.

(66.) К западу от Цзинчэна находилось несколько заброшенных могил, которые почти сровнялись с землей. В юности я проезжал там, и старый слуга Ши Сян показал их мне и сказал, что это могилы трех поколений потомков некоего Чжоу, которые сохранились благодаря его доброму поступку.

Оказалось, что в конце правления под девизом Чун-чжэнь[283] в провинциях Хэнань и Шаньдун была такая засуха, что жители этих мест, съев дочиста все травы, корни растений и кору деревьев, начали есть людей, и власти ничего не могли поделать. Женщин и малых детей со связанными за спиной руками продавали на рынке, мясники покупали их и закалывали, как свиней и баранов.

Некто из рода Чжоу, вернувшись из Дунчана, куда он ездил по торговым делам, зашел в лавку, чтобы купить говядины.

— Мясо кончилось, прошу вас немного обождать, — сказал ему мясник и, увидев, что в кухню втащили в это время двух женщин, закричал: — Покупатель давно уже ждет, несите скорее ногу!

Послышалась какая-то возня, а затем громкие крики. Вбежав на кухню, Чжоу увидел, что одна женщина с отрубленной по самое плечо правой рукой извивается от боли на полу, а другая вся дрожит от ужаса. Заметив Чжоу, обе разразились жалобными воплями: одна умоляла скорее прикончить ее, вторая — спасти ей жизнь. Охваченный жалостью, Чжоу уплатил выкуп за обеих. Спасти первую было уже невозможно, поэтому он уплатил за то, чтобы ее немедленно умертвили, вторую же он взял к себе домой, а так как детей у него не было, то сделал ее своей наложницей.

У нее родился сын. У мальчика на правом плече был красный узор, тонкий, словно нитка, заходивший под мышку и под лопатку, в точности повторяя линию отрубленной руки у той женщины. И это передавалось трем поколениям потомков Чжоу. Сына у того Чжоу не было, но могилы сохранялись в целости благодаря его доброму поступку.