Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи

Стены – господи боже мой! Да по ним можно изучать историю американской фотографии. Дети в пышных платьицах и с унылым оскалом, снятые в фаунтлеройские девяностые[537], идиотически вылупившиеся беззубые младенцы, юноши с прическами образца 1885, или 1890, или 1902 года и с галстуками, повязанными узлом «аскот», «виктория», «альберт» или четвертным, сообразно неким замшелым эзотерическим требованиям буржуазного дендизма. А девушки! Смех да и только. В основном подражание гибсоновским[538]; биографию каждой, износ и увядание, можно проследить, ведя взглядом по стене. Вот одна в фазе «симпампушка-ой-какие-пальчики», а вот она же приставучей десятилеткой. Поглядите! Вот так она выглядела, когда пыталась заарканить мужа. Еще не худший вариант – очарование молодости, то-се. Но уже на следующем кадре видно, что сделали с ней пять лет домашнего хозяйства. Встретив ее на улице, вы бы не повернули голову ей вслед и на полградуса. Причем снимок сделан шесть лет назад, сейчас женщине тридцать, и она почти старуха.

Вы угадали. Ретушер по доброте душевной убрал несколько морщин, но это миссис Фрост, жена Джерри. Через минуту мы услышим ее голос.

Но погодите. Не хочется, а придется рассказать о комнате поподробнее. Прямо напротив должна быть входная дверь (за ней улица), есть еще двери в столовую и на второй этаж (видны несколько ступеней лестницы). Где-то есть и окно, оно понадобится в третьем действии. Ненавижу вдаваться в такие детали, но что поделаешь – они важны по сюжету.

Поднимается занавес. На последнем издыхании крутится диск «Виктролы». Сам Джерри отсутствует – он не то спустился в подвал, не то еще куда-то ушел. Звуки играющей пластинки достигают слуха миссис Фрост (назовем ее, к примеру, Шарлотта) – она у себя наверху. Слушайте!

«Зараза нападет не та, так эта-а-а»[539]

.

Это она. Так себе голосок, верно? Подпевает на тон выше граммофона. У которого кончается завод, и песня переходит в предсмертный хрип.

Шарлотта. (Она наверху, не забыли?) Джерри, подкрути графофон!

Нет ответа.

Джер-р-ри!

По-прежнему нет ответа.

Джерри, подкрути же графофон! Ведь сломается!

Ответа нет как нет.

Прекрасно. Если хочешь сломать – ломай. Мое дело маленькое.

«Виктрола», жалобно подвывая, затихает. В ту же секунду в комнату входит мужчина, произносит: «Что?» – и в свою очередь не получает ответа. Это и есть Джерри Фрост, в чьем доме мы находимся.

Ему тридцать пять лет. Он служащий железнодорожной компании с окладом три тысячи долларов в год. Постоянно хмурит брови, хотя бровей у него нет и в помине. Многозначительно морщит губы, словно готовится изречь невероятную мудрость.

На стене висит его фотография в возрасте двадцати семи лет – в аккурат перед женитьбой. Светлые волосы зачесаны высоким помпадуром. Которого давно и след простыл, равно как и былой живости и веселья.

Издав загадочное «что?» и не получив ответа, Джерри устремляет взгляд на ковер (хотя смотреть там не на что) и погружается в тупое оцепенение. Потом вздрагивает и пытается рукой дотянуться до сладостного местечка на спине. Ему не удается это сделать, и тогда бедняга семенит к камину и с наслаждением трется об него. Взгляд его по-прежнему прикован к ковру.