Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Мне он показался умным и мягким человеком, слегка рассеянным, быть может…

Когда он заболел раком, ему сделали операцию, которая не помогла. Болел долго и тяжело, переносил всё стойко, понимал, что умирает, и жалел, что не успеет закончить роман об одесских подпольщиках времён гражданской войны, над которым работал очень увлечённо. Незадолго до смерти попросил достать груш или персиков. Но достать не сумели. Дня за три до конца, почувствовав себя лучше, ходил, шутил. Умер в больнице.

25.9.62

* * *

Семинар журналистов в «Экономической газете». Пошёл послушать академика Дмитрия Ивановича Щербакова[81], который очень мне нравится. Он рассказывал, как американцы добывают нефть в Мексиканском заливе. Там сравнительно неглубоко, до дна метров сто, но бурят дно очень глубоко. Опытные скважины до 8 км.

28.9.62

* * *

Чудесная ласковая осень 1962 года кончилась. 15 октября выпал первый снег. Так мечтал съездить в лес, да всё дела, дела, будь они прокляты.

* * *

Прошёл слушок, что обоих К[82] будут рассекречивать. Дома у Мстислава Всеволодовича Келдыша я был только один раз в 1959 году, когда написал статью для международного журнала «В защиту мира» о работе инженера НИИ-1 Валентина Черенкова по изменению земного климата. Келдыш был научным руководителем НИИ-1 и должен был разрешить эту публикацию. Он разрешил. В бытность мою в НИИ я наблюдал его на учёных советах. Я знал о нём вроде бы немало, но знания мои были какие-то безжизненные. Поэтому я поехал к старику Келдышу, академику архитектуры, отцу президента. Он живёт рядом с Музеем изобразительных искусств в большой полуподвальной квартире и уезжать оттуда категорически отказывается. Добрый, славный старик.

— Послушай, ведь у меня четыре сына, — говорил он мне со смехом. — Четыре! Мстислав — меньшой. Если бы я знал, что он будет такой умный, я бы, конечно, за ним больше наблюдал. А так, что сказать? Весёлый был мальчик… Однажды в Балахне, помню, чуть в бетономешалку не упал… А потом уж я на курорте в Кисловодске познакомился с Чаплыгиным[83]. Вот он и пригласил Мстислава в ЦАГИ… А так ведь их у меня четверо! Старший — Александр — ещё в Иваново увлекался театром, окончил Институт имени Луначарского, сейчас заведует ансамблем в ЦДКЖ, мне кажется, он самый умный! (Хохочет). Второй был историк, аспирант, погиб в лагере, умер от сыпняка, сейчас реабилитировали… Третий — Юрий — доктор искусствоведения, музыковед, специалист по Глинке, а вот последний стал вдруг президентом Академии наук! Чудеса!..

Братья Келдыши: директор джаза, историк, музыковед, президент Академии наук.

Был у Юрия Мстиславовича Келдыша. О брате рассказал он мало интересного. Уж больно они разные. Точно не знаю, но не думаю, что они часто видятся…

Слух о рассекречивании академиков оказался лишь слухом. Очерк о Келдыше я написал, он пролежал в сейфе отдела науки 16 лет и был опубликован только 2 июля 1978 года уже после смерти Мстислава Всеволодовича. Потом о М. В. Келдыше я несколько раз писал в «КП». Много страниц посвящено ему и в моей книге «Королёв. Факты и мифы».

* * *

Одесса. Золотоголовые каштаны на Приморском бульваре. Гуляли с Кобзевым[84] по Дерибасовской. Когда я задал Игорю глупый вопрос, кого из современных поэтов он считает лучшим, Игорь ответил мгновенно: «Себя, конечно!» С Ахмадулиной он едва здоровается: «Мы принадлежим к разным лагерям…» Белла очаровательна, юна, рыжа, румяна. Иногда так застенчиво улыбается, извиняясь за то, что она такая талантливая. Вечером «Дзержинский» отошел.

Констанца. Утром в сером свете наплыла Констанца. Стихийным гидом стал Георгий Борисович Фёдоров, археолог. Самое красивое здание города — казино. Рядом — маленькое приземистое здание аквариума. Нас пустили, хотя румынских денег у нас нет. Аквариум как аквариум. Самодовольные, с задранными вверх носами, оптимисты-осётры; лобастые рыбины — видно, что идиоты, — камбалы с перекошенными, как от паралича, физиономиями. Беллу привели в восторг скаты, которых она никогда не видела. Площадь Овидия. Чёрно-медный Овидий, с молодым красивым телом. Такого Овидия Констанца и не видела никогда: ему было уже 52 года, когда его сюда сослали. Он тут очень тосковал и жаловался на страшные холода… Действительно, на редкость тоскливый город…