Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Эпидемия наглядной агитации перекинулась и на Украину. У города Хорола в чистом поле стоит огромный, мастерски сделанный из цветных металлов герб Советского Союза. В 87 км от Киева опять-таки в чистом поле — гигантский щит. На одной стороне — «Тёркин на привале» Непринцева, на другой — «Три богатыря» Васнецова. На въезде в Киев — щиты с лозунгами: «Слава труду!», «Слава советской науке!», «Слава советским железнодорожникам!», просьбы собирать металлолом, призыв к железнодорожникам водить поезда только по графику. Сколько материала на всё это потрачено, сколько труда…

* * *

В Софийском соборе в Киеве в стенах заделаны голосники: глиняные горшки-резонаторы. В XI веке уже знали законы акустики.

* * *

Киевский музей западного и восточного искусства. Портрет Рене Декарта — человека, который всегда очень меня интересовал. Работа голландца Франса Халса, портретиста очень искусного. Асимметричное лицо, редкие чёрные усы, спутанные длинные чёрные волосы спускаются на белый воротник чёрного камзола. Взгляд несколько удивлённый. А собственно, какой взгляд должен быть у человека, который додумался ещё в начале XVII века до аналитической геометрии?

* * *

«Умение жить, если сказать коротко, заключается в искусстве превращения больших проблем в маленькие».

Рэм Щербаков

* * *

«Летим! На небе не бывает мёртвых, и птицы умирают на земле…»

Юнна Мориц

* * *

«Хоть тысяча опасностей уже позади, но тысяча опасностей ещё впереди».

Арон Вергелис

* * *

Бомбу на Хиросиму сбросили 6 августа 1945 года. В 7.09 самолёты были над Хиросимой. В 7.25 командир «летающей крепости» «Страйт Флаш» Клод Изерли послал условленную шифровку на летающую крепость «Энола Гей». Самолёты-разведчики легли на обратный курс. Бомбу «Литл бой» сбросил полковник Тиббетс.

«Можно сказать, что мы живём на острове, сделанном из пироксилина, но, благодарение Богу, мы пока ещё не нашли спички, которые подожгли бы его». Вальтер Нернст, лауреат Нобелевской премии, сказал это в 1921 году, всего за 24 года до Хиросимы.

Всё время вспоминают именно Хиросиму, первую атомную бомбардировку. Как будто и не было через три дня Нагасаки. Для тех 75 000 людей, которые там погибли, какая разница, первая это бомба или вторая?

* * *

Сотрудница МУРа Лукьянова рассказывала мне, что ухо человеческое так же неповторимо, как дактилоскопический рисунок на пальцах.

Существует более 30 признаков, по которым классифицируется почерк: размер, разгон, наклон, нажим, темп письма, особенности связей букв друг с другом и т. д.

* * *

Умер писатель Эммануил Генрихович Казакевич, писатель, каких у нас немного, очень немного…

Я виделся с ним лишь однажды зимой 1961 года. Вместе с Львом Петровичем Василевским[80], который хорошо его знал, знал всю его семью, часто бывал у него дома, мы поехали в Архангельское, где отдыхал Казакевич. Уже тогда он был нездоров, хотя думаю, что это был ещё не рак (умер он от рака). Весь пожелтел: желчь уходила в кровь. Эммануил Генрихович встретил нас в просторной низковатой комнате. Серый свет пасмурного утра плавил черты лица. Он был одет в коричневый свитер. Высокий, чуть излишне полный. Лицо одутловатое, нездоровое. Очки. Глаза навыкате смотрят чуть печально и немного в разные стороны.

Поговорили сначала о газетных делах, он рассказывал о поездке в Италию, обещал написать для «КП» очерк «Венеция и Ярославль». Потом заговорили о его последней работе — повести «Синяя тетрадь». Интересно говорил о взаимоотношениях Ленина и Горького. Потом рассказывал, как повесть мурыжили в ЦК: и не разрешали, и не запрещали.

— Я не вытерпел, пошёл на телеграф и отправил Хрущёву телеграмму. Если не ошибаюсь, я заплатил за неё рублей 400. Вы бы видели, как на меня смотрела девушка-телеграфистка! Вернулся домой совсем больной, лёг и думаю: «Будь что будет…»

Повесть Казакевича напечатали в журнале «Октябрь», а потом она вышла отдельной книжкой.

Говорили о Конго, о Кубе, о совещании руководителей компартий. Когда пошёл нас провожать, жаловался на соседей в санатории:

— Писатель — животное общественное. К нему может каждый подойти, рассмотреть, пощупать, заговорить. Я гуляю, а ко мне подходят и спрашивают: «Скажите, а почему сейчас нет таких писателей, как Пушкин, как Лев Толстой?» А я отвечаю: «Не знаю…»

Он шёл медленно, опираясь на палку. В неуклюжей тёмной шубе, в ушанке, с палкой этой он выглядел много старше своих 48 лет. Махнул рукой вслед нашей машине…

Казакевич начал по-настоящему работать в литературе только после войны. Довоенные его стихи и пробы известны мало. Писал он лет 15, не больше. Василевский рассказывал о нём, как о скромном умнике, избегавшем литературного «света», которого трудно было заманить «в президиум». Особенно в последние годы он очень много работал. Летом жил на даче, у него был маленький отдельный домик, в котором он сидел от зари до зари. При всём том был охотник выпить, любил застолье, женщин. По наблюдению Василевского, иногда был излишне резок в семье, а точнее — не находил с семьёй точек духовного соприкосновения.