Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Открыл шкаф — дюжина крахмальных сорочек! Я помню, у меня была когда-то одна белая рубашка для больших праздников… Но стал ли я счастливее с тех пор?..

* * *

С 20 мая по 3 июня 1964 года в составе группы молодых туристов «Спутника» был в Париже.

Париж. Шквал впечатлений. Обедал у Льва[119]. А потом Лев устроил «образцово-показательное путешествие» по Парижу: катал по Елисейским полям, Большим бульварам, показывал Нотр-Дам, набережные. Потихонечку подзаряжались красным винцом. Площадь Пигаль. Чёрный ударник Робер Навдунзи с острова Мартиника. Работает сосредоточенно, деловито, команды пианисту (пианист белый) и саксофонисту подаёт глазами. Играют так, что всё ходуном ходит, а слушатели равнодушные, как рыбы, хлопают лениво. Монмартр. Красные тенты кафе, красные лампочки — костёр, но не горит, а тлеет. Зашли в кафе к «бороде Фреду», знакомому Лёвы. Фред было решил в шлюпке переплыть Атлантику, но, с трудом добравшись до Азорских островов, затею эту оставил и открыл на Монмартре кафе. Весь потолок заклеен бумажными деньгами (я тоже прилепил трёшку), и с потолка свисают колбасы. Руками ломать нельзя, но можно взять стул и откусить. У стойки познакомился с Луи Лурмэ, заместителем капитана Кусто по полярным экспедициям. Когда он узнал, что я ныряльщик, приглашал меня в Гренландию понырять с ним вместе. Мне неприятно было врать ему, мычал, что-де Гренландия далеко.

— Погоди, — настаивал Луи, — приезжай в норвежские фиорды в августе, по рукам? В августе не сможешь? Ладно, давай я к тебе приеду. Давно мечтал понырять в Белом море…

Было очень стыдно, я не мог признаться ему, что мы, советские, не такие, как все, что я не могу приехать в Норвегию и его пригласить на Белое море тоже не могу… Впервые так остро испытал чувство жгучего стыда за свою страну…

* * *

Версаль. Большой, распахнутый, рядом нет ничего, что могло бы исказить его масштабы. Люди просто сидят на скамейках, смотрят вдаль, а мы суетимся, бегаем, щёлкаем фотоаппаратами, хотя все это отснято уже тысячу раз… Дворец — анфилада золотых комнат, все на одно лицо, выцветшие гобелены, затоптанные полы. Во дворце скучно.

* * *

Улица Дарю. В витрине — объявление на русском языке: «У нас сегодня пирожки».

* * *

Эйфелева башня. Башня что надо, большая башня. Наверху скрипучий алюминиевый пол, подзорные трубы с щёлками для монет. Париж в лёгкой дымке, неожиданно маленький и тесный. Купил на башне большой план Парижа. Просто захотелось что-то именно там купить.

* * *

Решил пройти пешком от Эйфелевой башни до острова Сан-Луи, где в двух шагах от собора Парижской богоматери живёт Кирилл[120]. Проблема в том, что я решил удивить Париж и приехал сюда в новых неразношенных полуботинках, которые очень скоро натёрли мне ноги в кровь. Зашёл в аптеку, купил ваты, напихал между пальцев. Стало ещё хуже, просто очень больно. Доковылял до Pont neuf, и прямо на знаменитом мосту, одном из самых оживлённых мест Парижа, сел на каменную скамью рядом с каким-то позеленевшим от времени Людовиком и начал разуваться, вытаскивать кровавые ватки. Ну хоть бы кто-нибудь взглянул на меня! Я вдруг понял, что соблюдаю главное правило парижского поведения: я никому не мешаю! Правило замечательное, сто раз прав Саша Кривопалов, бывавший здесь много раз: «Париж — это город, в котором ты всегда один и никогда не одинок!»

* * *

Ездили с Кириллом к Бернару Эйвельмансу, знаменитому зоологу-бельгийцу, который живёт в Париже. Я знал его по тоненькой книжке, изданной в издательстве «Детский мир», — «По следам неизвестных животных». Название перевели неправильно: у Эйвельманса не «неизвестных», а «непризнанных». Усатый, быстрый, живой. Окна его квартиры выходят на Сену. На стене — шкура огромного питона. Выяснилось, что квартира, собственно, не его, а «жены № 2» — писательницы и художницы Алики Ватто. «Жене № 1» Бернар посылает в Брюссель алименты, живёт с Аликой — маленькой, чёрненькой, правда, ноги очень худые, которая, однако, влюблена в американского киноактера Юла Бриннера…

Самое замечательное, что всё это он мне рассказал после первой же рюмки водки, которой я его угощал.

Говорили о «снежном человеке» и «гигантском морском змее». О последнем он написал огромную книгу (которую мне подарил). Быстро наметилось полное единство мнений по всем вопросам.

Писал о нём и его исследованиях в «КП» 14.6.64.

Бернар Эйвельманс.

* * *

Музей современного искусства. В отличие от музея импрессионистов в тесном «зале для игры в мяч», кажется при Людовиках ещё построенном, этот музей просторен и великолепен по экспозиции…

…Морис Утрилло кажется каким-то сомневающимся, иногда беспомощным. Мне показалось, что сам он не считал себя настоящим художником. Этим объясняется и то, что он не любил, избегал компаний живописцев. Работал интересно. Поздно (в 52 года) женился и потом, хоть и прожил ещё 20 лет, всё творчество его тихо и незаметно покатилось под горку…