Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

– ¡Ay, que bonita! ¿Estа la Cubana?[10]

Я улыбалась в ответ. Из-за моего цвета кожи и прически меня часто спрашивали, не с Кубы ли я.

– Gracias, senora, – отвечала я, поправляя на плечах ребозо. – No, yo estoy de Nueva York[11].

Ее яркие темные глаза округлялись от удивления, и она гладила меня по руке своими сухими, морщинистыми пальцами, всё еще зажимая монету, которой я заплатила.

– Ay, con Dios, niña[12], – напутствовала она меня вслед.

Я приходила в изумление, как улицы, такие многолюдные уже к полудню, остаются столь дружелюбными. Даже несмотря на современную застройку, ощущение цвета и света меня не покидало – и яркие муралы на стенах высоких зданий, частных и государственных, его только усиливали. Даже здания университета пестрили ослепительно многоцветными мозаиками.

На каждом углу стояли продавцы лотерейных билетов, они же сновали по парку Чапультепек, увешанные низками радостных билетиков поверх рубашек. С уроков группками возвращались дети в форме, а другие, с глазами не менее ясными, но слишком бедные, чтобы ходить в школу, сидели с родителями на одеялах, поджав ноги, в тени зданий и вырезали из кусков прохудившихся шин подошвы для дешевых сандалий.

Полдень пятницы, Национальный ломбард через дорогу от здания службы соцзащиты, длинные очереди молодых госслужащих, выкупающих на выходные свои гитары и туфли для танцев. Лупоглазые карапузы, тянувшие меня за руку к лоткам матерей, прикрывавших товар одеялами от солнца. Люди на улице, улыбавшиеся мне, незнакомой, просто потому, что так заведено.

А был еще и прекрасный парк Аламеда, простиравшийся среди района на несколько кварталов, от Несауалькойотля и Дворца изящных искусств. Иногда я выходила из отеля на восходе и ехала на автобусе до центра города, только чтобы там погулять. Я бы очень хотела увидеть Аламеду в изумительном лунном свете, но слышала, что одиноким женщинам лучше не показываться на улицах Мехико с наступлением темноты, поэтому первые дни вечерами сидела за «Войной и миром» – раньше у меня до этой книги не доходили руки.

Выйдя из автобуса около Дворца изящных искусств, я втягивала чистые запахи мокрых кустов, утреннего цветения и прекрасных нежных деревьев. У входа в парк я покупала пан-дульсе у парнишки-разносчика, что проезжал мимо на велосипеде, аккуратно удерживая на голове огромное сомбреро, до самых загнутых полей заваленное вкуснейшими булочками, еще хранившими тепло материнской печи.

Парковые дорожки, по которым в обеденный перерыв прогуливались работники из окрестных зданий, совершая свою обычную пасео, обрамлялись мраморными статуями. Больше других мне полюбилась юная обнаженная девушка из бежевого камня, приветствующая восход: стоя на коленях, она склонилась и опустила голову. Пока я бродила в благоуханной тишине утренней Аламеды, шум дорожного движения поблизости усиливался, но доносился приглушенно, и я распускалась, точно какой-то крупный цветок, и коленопреклоненная каменная девушка словно оживала и поднимала голову, подставляя лицо солнцу. Вступая в утреннее течение проспекта, я ощущала себя осиянной красотой и светом парка, и женщина, раздувающая на перекрестке угли в жаровне, отвечала мне улыбкой.

Именно в те первые несколько недель в Мехико я наконец избавилась от своей вечной привычки смотреть на улице под ноги. Так много хотелось увидеть, так много интересных и открытых лиц хотелось прочесть, что я стала учиться ходить с задранной головой, и как же приятно было чувствовать жар солнца. Куда бы я ни шла, везде навстречу мне попадались лица разных оттенков коричневого, и мой собственный цвет, столь многократно отраженный в уличной толпе, словно заверял мое существование, такое новое и такое волнующее. Прежде я никогда не чувствовала себя видимой и не знала, как мне этого не хватало.

Я не завела в Мехико друзей, хотя и довольно мило болтала на полуанглийском-полуиспанском с горничной – о погоде, моей одежде и биде; с сеньорой, у которой каждый вечер брала на ужин два горячих тамале, обернутых листьями кукурузы, и бутылку молока с синей этикеткой; и с дневным дежурным небольшого отеля второго класса, где находилась моя крохотная комнатка.

В конце первой недели я отправилась в новый, испещренный мозаиками университетский городок и записалась на два курса: по истории и этнологии Мексики и по фольклору. Я подумывала найти другое жилье, подешевле и более или менее постоянное. Хотя готовая еда, которую я покупала на улицах, была недорогой, невозможность готовить сильно подрывала мой небольшой бюджет. Да и рацион получался изрядно ограниченным: ела я только то, что точно не вызвало бы понос – главную проблему для туристов в Мехико.