Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Женщины, с которыми я познакомилась благодаря Фриде, были старше и гораздо опытнее меня. Позднее я узнала, что они меж собой спорили, лесбиянка я или нет и знаю ли об этом сама. Мне никогда не приходило в голову, что они тоже могли оказаться лесбиянками или хотя бы бисексуалками. Я ни о чём не подозревала, потому что большую часть времени они усердно скрывали этот факт. Они ни за что не стали бы притворяться консерваторками, а вот гетеро притворялись. Их политическая храбрость превосходила их сексуальную открытость. На мой провинциально-ньюйоркский наивный взгляд, лесбиянки должны были быть молодыми, открытыми, определенно богемными. И уж никак не остепенившимися состоятельными почтенными дамами старше сорока, с бассейнами, крашеными волосами и молодыми вторыми мужьями. Я считала всех американских женщин, собиравшихся на площади, гетеросексуальными – просто эмансипированными.

Через несколько недель я выложила всё это Евдоре, когда мы направлялись к пирамидам Теотиуакана, и она так хохотала, что машина чуть не улетела в кювет.

22

Евдора. Мексика. Цвет, солнце, Куэрнавака и Евдора.

В то пасхальное воскресенье она вышла из недельного запоя, начавшегося, когда в штатах вышвырнули с секретной работы ученого-атомщика Роберта Оппенгеймера. Меня переполняли впечатления от шествий Страстной пятницы, за которыми мы день назад наблюдали в Мехико с Фридой и Тэмми. Теперь они уехали в Тепоцотлан, а я загорала на переднем дворе.

– Привет! Вы там не сгорите?

Я посмотрела вверх: из окна второго этажа дома, стоявшего на краю комплекса, за мной наблюдала женщина. Единственная женщина в Мексике, которая носила брюки не только у бассейна.

Было приятно, что она со мной заговорила. Две женщины, что обособленно жили в двухквартирном доме на том конце, в кафе на площади не появлялись. Проходя мимо моего дома к машинам или бассейну, они никогда не пытались переброситься со мной парой слов. Я знала, что одна из них владела в центре магазином La Señora, где продавались самые интересные наряды.

– Вы разве не слышали, что только бешеные собаки и англичане выходят на полуденное солнце?

Я прикрыла глаза рукой, чтобы получше ее разглядеть. Любопытство мое оказалось сильнее, чем я думала.

– Я не так легко обгораю, – ответила я. На ее лице, полузатененном створками оконной рамы, улыбка казалась кривоватой. Голос был сильным и приятным, но надтреснутым, словно она простудилась или слишком много курила.

– Я как раз собиралась выпить кофе. Хотите со мной?

Я встала, подобрала покрывало, на котором лежала, и приняла ее предложение.

Она ждала в дверном проходе. Я узнала в ней седую женщину, которую прозвали La Periodista.

– Я Евдора, – представилась она, крепко пожимая мою руку. – А вас тут зовут La Chica, вы из Нью-Йорка и учитесь в новом университете.

– Откуда вы это всё знаете? – удивилась я. Мы вошли внутрь.

– Это моя работа – узнавать, что происходит, – рассмеялась она. – Вот чем занимаются репортеры. Собирают сплетни на законных основаниях.

Просторная яркая комната Евдоры была уютной и неопрятной. Большое мягкое кресло, перед ним кровать, заваленная книгами и газетами, на которую она, в своей рубашке-поло и шортах, уселась, скрестила ноги по-турецки и закурила.

Может, дело было в ее прямоте. Может, в откровенности, с какой она меня оценивала, указывая на кресло. Может, в шортах или в осознанной свободе и властности, с какими она двигалась. Но, едва войдя в ее дом, я уже знала, что Евдора лесбиянка, и это был приятный долгожданный сюрприз. Вот почему я почувствовала себя как дома и расслабилась, хотя всё еще переживала и винила себя из-за фиаско с Беа. Но мысль о том, что я не одна, бодрила.

– Я пила неделю, – сказала она, – и всё еще мучаюсь похмельем, так что извините за беспорядок.

Я не нашлась с ответом.

Евдора хотела узнать, что я делаю в Мексике – молодая, Черная и с наметанным на леди глазом, как она выразилась. Это стало вторым сюрпризом. Мы от души посмеялись над неуловимыми намеками, что помогают таким, как мы, угадать друг друга. Евдора стала первой известной мне женщиной, которая называла себя только «лесбиянкой», а не «гей»[14] – это слово она ненавидела. Евдора сказала, что этот термин с восточного побережья северной америки для нее ничего не значит и что большинство ее знакомых лесбиянок – какие угодно, только не жизнерадостные.

После обеда я купила для нее на рынке молока, яиц и фруктов. Пригласила ее на ужин, но она не хотела есть, поэтому я приготовила себе еды, взяла ее с собой и поужинала у Евдоры. Ее мучила бессонница, так что мы проболтали до самой поздноты.

Она оказалась самой потрясающей женщиной, какую мне когда-либо доводилось встречать.

Евдора родилась сорок восемь лет назад в Техасе – младший ребенок в семье рабочего-нефтяника. У нее было семеро братьев. В детстве она три года пролежала в кровати из-за полиомиелита, «поэтому мне многое приходилось наверстывать, и с тех пор я и не знаю, как остановиться».