К 1954 году Куэрнавака снискала славу как пристанище политических и духовных беженцев с севера, место, где нонконформисты из американского среднего класса могли жить попроще, подешевле и поспокойнее, чем в Акапулько или Таско, куда устремлялись кинозвезды. Небольшой красивый городок в основном существовал за счет осевших там экспатов из разных стран.
На сонных улицах Куэрнаваки за железными воротами и высокими глинобитными стенами, под ярким солнцем, росли великолепные жакаранды, осыпавшие тротуары своими бутонами.
Вдоль стен дремали рядом со своими осликами мальчишки, остановившись передохнуть на подъеме по земляной дороге. За железными оградами вела сложную, изощренную, искушенную жизнь американская Куэрнавака.
Множество одиноких женщин со средним доходом, в основном из Калифорнии и Нью-Йорка, владели в доле туристическими магазинчиками на главной площади. Другие подрабатывали, торгуя в этих лавках, или несколько дней в неделю ездили в Мехико – преподавали или служили медсестрами. Некоторые из них были разведены и жили на алименты, другие прошли войну в Испании в интербригаде Линкольна и оттого имели проблемы с американским правительством, как Фрида. Участницы этого батальона могли получить мексиканское гражданство. Здесь жили со своими семьями люди, причастные к делу «голливудской десятки», которые лишились работы в киноиндустрии. Теперь, в менее дорогой Мексике, они перебивались редакторскими заказами или писали за кого-то книги. Поселились там и другие жертвы маккартизма, набиравшего обороты в США. У меня с ними было много общих друзей: одних я знала через Рею, с другими была знакома по Комитету четы Розенберг.
В американской колонии Куэрнаваки царила настороженно-бдительная политическая атмосфера. Сюда не доносился смрад террора и репрессий, столь знакомых по Нью-Йорку, – от него нас отделяли пять с половиной тысяч километров. Но иллюзии того, что пересечение границы дает иммунитет от маккартизма, разбились вдребезги два года назад и отпечатались в памяти всех, кто поддерживал хотя бы минимальную политическую активность. Тогда агенты ФБР нагрянули в Мексику, схватили Мортона Собелла, предполагаемого сообщника Этель и Юлиуса Розенберг, и переправили его через границу, чтобы судить за госизмену.
К чужакам относились с осторожностью и страхом, к которым примешивалось радушное волнение от встречи с новыми людьми. В воздухе было разлито ожидание очередной политической катастрофы с севера, какой – неизвестно. Но всюду пламенно-красно и приторно-сладостно цвели зрелые, сочные бугенвиллеи и настойчиво низвергались нежные дожди цветов жакаранды с крошечными розовыми и фиолетовыми лепестками, понемногу растворяя тревогу.
Именно там, среди завораживающих закатов и стремительных сумерек, на холмах Куэрнаваки, я узнала, что в лесу гораздо проще быть тише. Однажды утром я спустилась вниз на рассвете, чтобы сесть на автобус до Мехико. Внезапно вокруг меня в невероятно сладком воздухе расщебетались птицы. Я никогда не слышала ничего столь красивого и неожиданного. Волны песен меня потрясли. Впервые в жизни я познала поэзию изнутри. Я могла использовать слова, чтобы воссоздать это ощущение, а не пытаться воссоздать мечту, как представляла себе творчество прежде.
Вернувшись из Мехико после обеда, я осматривала достопримечательности долины Морелос или сидела на площади с Фридой и ее друзьями, попивая кофе. Иногда мы вместе купались в бассейне у Эллен Пёрл.