Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Нас было явно мало. Но мы старались. Помню, некоторое время я считала себя единственной Черной лесбиянкой, живущей в Виллидж, пока не познакомилась с Фелицией. Она сидела на софе у меня на Седьмой улице – Фелиция, с лицом испорченной монашки, худенькая, пронзительно-коричневая, с длиннющими ресницами, как обычно, загнутыми вдвое. Она принесла мне пару сиамских кошек, которые затерроризировали ее приятелей-наркоманов – гетеросексуальную пару, жившую в плавучем доме на лодке. Когда они притащили из роддома своего ребенка, обе кошки принялись как подорванные метаться и скакать повсюду, включая люльку с орущим младенцем, потому что сиамцы очень ревнивые. Вместо того чтобы утопить, животных отдали Фелиции – с ней я познакомилась тем же вечером, когда пила пиво в «Багателе», – и когда Мюриэл упомянула, что я люблю кошек, Фли настояла на том, чтобы доставить их мне. Вот она и сидела у меня на софе – коробка с кошками, и эти загнутые ресницы, я еще подумала: «Если уж решила носить накладные ресницы, можно было выбрать хотя бы не такие заметные».

Вскоре мы решили, что на самом деле мы сестры и быть ими гораздо важнее, чем подругами или приятельницами. Особенно мы сплотились, когда за воспоминаниями о былых дурных днях выяснили, что в первом классе шесть месяцев проучились вместе в одной католической школе.

Я вспомнила ее, мелкую и волевую. Она пришла к нам в середине зимы 1939-го, разворошив наши опрятные, тугие страх и скуку и принеся взамен свои. Сестра Мэри Неустанной Помощи пристроила ее рядом со мной, потому что я, близорукая и невоспитанная, сидела на первой парте одна. Я вспомнила эту худющую девчонку, что превратила мою жизнь в ад. Она без устали щипала меня целыми днями, пока не исчезла наконец примерно в день святого Свитуна. Я восприняла это как незаслуженный дар небес, что едва не вернуло меня к богу и молитвам.

Мы с Фелицией крепко полюбили друг друга, хотя наши физические отношения ограничивались объятиями. Мы обе относились к тем «фриковатым лесбиянкам», которые не увлекались ролевыми играми и о которых бучи и фэм, Черные и белые, презрительно говорили «кики» или AC/DC. «Кики» – так еще называли лесбиянок, которые спали с клиентами за деньги. Проституток.

Фли любила обжиматься в кровати, но порой ранила меня, говоря, что у меня обвисшая грудь. Так или иначе и я, и она то и дело оказывались в постели с другими женщинами, обычно белыми.

Тогда я считала нас единственными Черными лесбиянками в мире или по крайней мере в Вилладж, что на тот момент было понятием растяжимым: от реки до реки ниже 14-й улицы, с кармашками по району, который тогда еще назывался Нижним Ист-Сайдом.

От Фли и других я слышала байки о пристойных Черных леди, что наведывались в нижний Манхэттен вечером пятницы после последнего шоу в клубе «Смоллз Парадайз» и искали лесбиянок, чтобы всласть полизаться и вернуть их ночевать на Конвент-авеню, пока мужья на охоте, рыбалке или религиозном сборище. Но лично я встретилась с одной такой лишь раз, и меня отвратили и ее распрямленные плойкой волосы, и слишком явно заинтересованный муж, что сопровождал ее в тот вечер в «Багателе», – там мы и познакомились, когда она прижималась ко мне коленкой за дайкири. Да и сложно всё это было тогда: пока доберешься холодным утром до теплой постели – на Седьмой улице, семь лестничных маршей вверх – пройдет вечность. Так что я заявила ей, что дальше 23-й никогда не забираюсь. Можно было сказать, что и дальше 14-й не езжу, но она уже выпытала, что я хожу в колледж, поэтому я решила, что 23-я улица – самое то, ведь именно там размещался Сити-колледж, последний бастион академических надежд рабочего класса.

В нижнем Манхэттене в лесбийских барах я была студенткой в шкафу и невидимой Черной, в верхнем – дайком в шкафу и в целом незваной гостьей. Из моих знакомых от силы человека четыре знали, что я пишу стихи, и обычно я делала всё возможное, чтобы они об этом поскорее забыли.

Не то чтобы у меня не было подруг, а уж хороших подруг – тем более. Вдали от той части гетеросексуального мира, в которой каждая из нас занимала свое место, вокруг нас менялись лица молодых лесбиянок – все белые, кроме нас с Фли, – которые тусовались вместе. Мы не просто верили в реальность сестринства – слова, которое стали так отчаянно эксплуатировать два десятилетия спустя, – мы пытались с переменным успехом воплощать его в жизнь. Мы заботились друг о друге, с большим или меньшим взаимопониманием, и неважно, кто с кем состояла в отношениях в условный момент времени, – для любой в нашей шайке всегда нашлось бы место, чтобы переночевать, поесть и выговориться. И всегда кто-то звонил по телефону, чтобы прервать твои фантазии о суициде. А разве не так, помимо прочего, ведут себя подруги?