Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Хоть и не без изъянов, мы пытались построить свое сообщество, помогавшее как минимум выжить в мире, который резонно считали настроенным к нам враждебно. Мы постоянно обсуждали, как лучше всего организовать сеть взаимной поддержки, которую двадцать лет спустя стали обсуждать в женском движении как что-то абсолютно новое. Пожалуй, в Нью-Йорке пятидесятых среди всех Черных и белых женщин только лесбиянки и пытались по-настоящему общаться друг с другом. Из этого общения мы извлекали взаимные уроки, ценность которых не умалялась тем, что нам так и не удалось познать.

Нам с Фли казалось, что другие Черные женщины любовью с женщинами просто не занимаются. А если они это и делали, то таким образом и в таких местах, которые нам были абсолютно недоступны, и отыскать их нам никогда бы не удалось. Нам оставались субботние ночи в «Багателе», но ни Фли, ни я не были достаточно стильными, чтобы нас заметили.

(Мои гетеросексуальные подруги вроде Джин и Кристал либо игнорировали мою любовь к женщинам, либо считали ее интересным авангардным закидоном, или просто терпели как еще одно проявление моего юродства. Это считалось позволительным, если не слишком бросалось в глаза и не отражалось на них негативно. По крайней мере, моя гомосексуальность исключала меня из круга конкуренток, если у них на горизонте начинал маячить какой-нибудь мужчина. Заодно она делала меня более надежной наперсницей. А ни о чём другом я и не просила.)

Но только в полнолуние или каждую вторую среду я желала, чтобы всё было иначе. Мы – скорее всего, Никки, Джоан и я – кучковались в «Багателе», пили пиво и решали, стоит ли втиснуться на танцпол размером с почтовую марку и медленно поудить интимную рыбку, притираясь к лобкам и задам (но хотелось ли нам так распаляться после долгих выходных, ведь завтра на работу?). Потом я говорила, что устала и, пожалуй, надо идти домой, – на самом деле это значило, что я затянула с письменной работой по английскому и придется сидеть за ней всю ночь, потому что сдать ее надо завтра.

Всё это случалось не так уж часто, потому что я редко ходила в «Баг». Он слыл самым популярным лесбийским баром в Виллидж, но я терпеть не могла пиво, а охранница вечно сомневалась, что мне уже двадцать один, и требовала показать документы, хотя в нашей компании я была самой старшей. И, конечно же, «поди разбери этих Цветных». А мы скорее умерли бы, чем обсудили бы ситуацию с позиции «всё потому, что ты Черная», ведь среди гомосексуалов, конечно, расистов не было. В конце концов, разве они не знают по себе, что такое быть угнетенными?

Иногда мы проходили мимо Черных женщин на Восьмой улице – невидимых, но видимых сестер – или в «Баге», или в «Лорелз», и наши взгляды пересекались, но мы никогда не смотрели друг другу прямо в глаза. Мы осознавали наше родство, тихо следуя мимо, отвернувшись в сторону. Тем не менее мы с Фли находились в вечном поиске предательской искры во взоре, этой запретной открытости выражения, этой определенности голоса, намекавших на лесбийство. В конце концов, рыбак рыбака видит издалека, так ведь?

Я была лесбиянкой и Черной. Последнее было неизменно: мои доспехи, мантия, стена. Часто, когда мне доставало дурного вкуса упомянуть об этом в разговоре с другими лесбиянками, не-Черными, я чувствовала, что отчасти предаю священные узы лесбийства – узы, которых, как я знала, мне было недостаточно.

Но это вовсе не значит, что в те безумные, великолепные и противоречивые дни в нашей группке не было близости и взаимовыручки. Просто хочу сказать, что я остро осознавала – от «проблемы» с проверкой документов в «Баге» по пятницам до летних дней на пляжах Гей-Хеда, где я единственная не боялась обгореть: мое отношение как Черной женщины к нашим общим жизням отличалось от их, независимо от того, были они лесбиянками или нет. Вопрос признания для меня значил больше, чем для остальных.

Парадоксально, но, приняв свою позицию как обособленную и от общества в целом, и от отдельных сообществ – Черного или гомосексуального, – я поняла, что не надо было так стараться. Быть принятой. Выглядеть фэм. Быть гетеросексуальной. Выглядеть гетеросексуальной. Быть приличной. Выглядеть «хорошо». Нравиться. Быть любимой. Быть одобряемой. Чего я не понимала – так это того, скольких трудов мне стоило оставаться живой, или, точнее, оставаться человеком. И насколько от этого я стала сильнее.

Но в том пластиковом античеловеческом обществе, где мы живем, никогда не находилось желающих отхватить с руками толстых Черных девушек, родившихся полуслепыми амбидекстрами, лесбиянок или нет. И к тому же некрасивых девушек, как я понимала, разглядывая рекламные развороты в журналах «Эбони» и «Джет». Но всё равно читала их – в ванной, у газетного киоска, у сестры дома, когда выдавалась минутка. Это было тайное чтение, но оно словно подтверждало какую-то часть меня, хоть и наполняло отчаянием.