Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

После переезда на Восточную Седьмую улицу, перед колледжем по утрам, когда у меня было пятнадцать центов, на пути к метро я заходила в «Гриддл» на углу Второй авеню и Сент-Маркс-плейс и покупала английский маффин и кофе. Не было денег – покупала только кофе. В этом крошечном местечке еду подавали за барной стойкой, а заправляли всем старый еврей по имени Сол, который когда-то был моряком (и не только), и пуэрториканец Джимми, который мыл посуду и напоминал Солу оставлять для меня по понедельникам черствые кексы – их продавали по пять центов. Подрумяненные и сочившиеся маслом, эти английские маффины с кофе часто составляли главную утреннюю радость, и ради них я готова была выскрести себя из постели и долго топать по улице до станции «Астор-плейс». В иные дни только ради них я и просыпалась, и часто у меня не оставалось денег ни на что другое. Восемь лет подряд мы частенько точили лясы у этой барной стойки, обменивались кучей идей и последних новостей, и большинство моих подруг понимали, кого я имею в виду, говоря о Джимми и Соле. Оба мужика видели, как сменяются подле меня подруги, и никогда не помянули никого из моих ни словом, лишь иногда: «Тут подруга твоя заходила, она мне пять центов должна, и передай, чтоб не забыла: мы закрываемся в семь».

В последний день перед отъездом из Нижнего ИстСайда, получив диплом магистра по библиотечному делу, я зашла за последним местным маффином с кофе, чтобы попрощаться с Солом и Джимми как-нибудь неэмоционально и прилично. Сказала им обоим, что буду скучать по ним и по старому району, а они ответили, что очень жаль и почему я уезжаю? Я объяснила, что буду работать не в городе, потому что получила стипендию для Черных студентов. Сол вздернул брови с неподдельным удивлением: «О, вот как? А я и не знал, что ты цветная, милочка!»

Эту историю я потом рассказывала всем, хотя большинство моих подруг не могли понять, что здесь смешного. Но она о том, что людям иногда очень трудно разглядеть, кто или что перед ними, особенно когда они этого не хотят.

Или, может, и правда: рыбак рыбака видит издалека.

24

Наше с Мюриэл знакомство, похоже, было предначертано судьбой.

Когда мы с Джинджер только узнавали друг друга под шум рентгеновских аппаратов «читального зала» в духоте, вони и грохоте «Кистоун Электроникс», она постоянно рассказывала о сумасбродной девице по имени Мо, которая работала на моем аппарате за год до меня. (Так она пыталась мне сообщить, что знает, что я лесбиянка, и ничего против этого не имеет.)

– Да, она была прям как ты.

– То есть как? Похожа, что ли?

– Обхохочешься, – Джинджер закатила круглые как у куклы глаза. – Она белая. Итальянка. Но что-то общее промеж вами есть: держитесь просто, говорите мягко. Только ты лихая-городская, а она нашего местного разлива. Поминала как-то, что до восемнадцати лет ей отец и воздуха ночного не давал нюхнуть. И стихи она тоже писала. Постоянно, даже в обеденный перерыв.