Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Если уж на тебя в любом случае никто не польстится, тогда не важно, что ты осмелишься исследовать. Это я начала понимать, еще когда ушла из родительского дома.

Когда твои Черные сестры на работе считают тебя чокнутой, в обед скидываются на электрорасческу и плойку для тебя, а потом втихаря подсовывают их в твой шкафчик в комнате для персонала, и в перерыве на кофе, когда ты его открываешь, эти дурацкие штуки с грохотом вываливаются на пол, а все девяносто пять процентов твоих очень белых коллег по библиотеке хотят знать, что произошло.

Когда твой Черный брат называет тебя стервой, обманом заманивает в квартиру и пытается сделать это, притиснув к кухонному шкафчику, просто, как он говорит, чтобы пыл в тебе умерить на порядок или два, ведь иначе зачем ты туда пришла, если не с отчетливым намерением немного перехватить (потому что все знакомые девушки, с которыми можно, слишком сложные, а ты – проще некуда и горячая до чертиков). Я избежала изнасилования, хотя и не побоев, оставив кольцо и наврав с три короба, – впервые в жизни после ухода из родительского дома я оказалась в ситуации, с которой физически не могла справиться сама, – иными словами, сукин сын оказался сильнее меня. После этого рост самосознания у меня произошел мгновенно.

Вот я и говорю: когда сестры тебя стыдятся и считают сумасшедшей, когда братья хотят тебя вскрыть и посмотреть, что там внутри, когда белые девушки смотрят на тебя как на экзотическое лакомство, которое только что выползло сквозь стену прямиком в тарелку (и как же они любят после уроков в колледже отирать своими юбчонками край твоего стола в редакции литературного журнала), когда белые парни говорят лишь о деньгах или революции, но у них никогда не стоит, – то тут уж совсем неважно, носишь ли ты афро задолго до того, как это название придумают.

Однажды к нам в старшую школу пришла на урок афроамериканская танцовщица Перл Праймус и рассказала об африканских женщинах, о том, как прекрасно и естественно выглядят на солнце их кудрявые волосы, и, сидя там и слушая (одна из четырнадцати Черных девочек в Хантер), я думала: вот как, наверное, выглядела матерь божья, и я хочу выглядеть как она, так что помогай мне бог. В те дни я называла такую прическу натуральной – натуральной и продолжала ее называть, хотя остальные именовали ее безумной. Первый раз мне сделали ее кустарно: мусульманка-суфийка на 125-й улице обкорнала меня офисными ножницами, и вышло какое-то рванье. Когда я в тот день пришла из школы, мать отлупила меня по заднице, и я проплакала целую неделю.

Даже много лет спустя белые люди останавливали меня на улице, а особенно в Центральном парке, чтобы спросить, не Одетта ли я, известная Черная фолк-певица, на которую я вообще ничем не походила, разве что мы обе были большими красивыми Черными женщинами с ествественными волосами.

В семье я самая темная, не считая отца, и волосы я ношу натуральными с момента окончания старшей школы.