Замки на их костях

– Как вы, возможно, знаете, мы обнаружили среди нас еретика, – говорит он, вызывая несколько насмешек. – Было не совсем понятно, что делать с лордом Савелем, ведь для любого другого это закончилось бы казнью, но мне сказали, что я должен подумать о последствиях такого решения. Несомненно, казнь посла приведет жаждущих войны темаринцев к нашим границам. В моем совете много тех, кто желает избежать этого, даже если это означает, что я позволю нарушить законы Селларии в моем собственном дворце.

Король Чезаре делает паузу, его взгляд падает на Беатрис. Она чувствует, как остальная толпа следит за его взглядом, и ощущает на себе взгляды всей комнаты.

– Но, как и сказала… божественно манящая принцесса Беатрис, – начинает он, и Беатрис с трудом воздерживается от комментариев, – еретикам не может быть пощады. Звезды увидят, как лорда Савеля сожгут за его кощунственное поведение.

Эти слова встречаются подавленными аплодисментами, что дает Беатрис возможность наклониться к Паскалю и спросить сквозь вымученную улыбку:

– Я так сказала?

– Не думаю, – отвечает Паскаль, скорее усталый, чем сбитый с толку. Хотя Беатрис не знает короля так же долго, как Паскаль, она тоже немного устала от всего этого – от ощущения, будто она идет по тонкому канату, от того, что ее слова искажаются, от того, что она никогда не знает, на чьей стороне, по мнению короля, они будут сегодня.

Беатрис снова готова утонуть в чувстве вины, но небольшая ее часть испытывает облегчение, как будто ее собственная броня выросла на целый слой. Кто посмеет обвинить ее в магии теперь, когда сам король выставляет ее самым главным защитником звезд?

С другой стороны, думает она, искоса взглянув на короля Чезаре, она дальше всех от состояния безопасности. Ей остается только надеяться, что привязанность короля к ней не ослабеет. И не усилится, если уж на то пошло. Действительно, хождение по канату.

Паскаль, Николо и Жизелла говорили, что он не всегда был таким, что с годами ему становилось хуже. Она знает, что зачастую умы людей могут начать умирать раньше, чем их тела, но королю Чезаре нет и пятидесяти. Это не может быть связано с возрастом, а если бы это была какая-то болезнь, наверняка кто-нибудь поставил бы ему диагноз.

Когда аплодисменты стихают, Беатрис видит, как король снова тянется за своим бокалом вина. Ее глаза следят за бокалом – за ночь его наполнили столько раз, что она уже сбилась со счета. Николо упомянул, что виночерпии стали разбавлять его. Как только она думает об этом, ей в голову приходит другая мысль: если бы она хотела отравить короля, его вино было бы отличным средством. Если отравлена сама бутылка, виновника невозможно отследить. И, может быть, когда Нико и виночерпии разбавляли вино, они фактически разбавляли яд, и поэтому оно не убивало его сразу, а лишь разлагало разум.

Беатрис понимает, что даже если все так, это не имеет значения. Но что-то в этой идее ее не отпускает, а ее мать всегда говорила ей и ее сестрам доверять своим инстинктам. Единственное, о чем она жалеет, так это о том, что она мало знает о ядах и никогда не разбиралась в них так хорошо, как Дафна, поэтому не склонна рисковать, когда дело касается таких важных вещей.

Она смотрит на бокал, когда король Чезаре передает его Николо.

– Поэтому я говорю: смерть еретику, посмевшему пробраться в мой дом, и смерть любому темаринцу, который хочет за него отомстить. И, о чудо, – продолжает король, с театральным рвением вынимая из кармана кремовый конверт. Беатрис достаточно близко, чтобы разглядеть расплывчатую форму печати – солнце, отлитое из желтого воска, с фиолетовым пятном в центре, и понимает, что это письмо действительно отправил король.

– Похоже, мой молодой племянник достаточно глуп, чтобы объявить войну прежде, чем я пролил кровь! Что ж, если король Леопольд хочет сразиться с нами, мы покажем этому мальчику, что такое война. За Селларию! – кричит он, снова поднимая бокал. Остальная часть двора следует его примеру, повторяя тост, в том числе и Беатрис, хотя в ее голове проносится целая вереница мыслей.

Война с Темарином – это именно то, чего хотела ее мать. Это была их с Софронией цель. Она лишь смутно догадывается о том, чем занимается Дафна во Фриве. Ей некогда об этом думать, она уверена, что их мать наверняка гордится Дафной. Так же, как и Беатрис, так же, как и Софронией, раз она убедила Леопольда объявить войну. Ее мысли возвращаются к лорду Савелю – его смертный приговор уже подписан, но она заставляет себя забыть об этом. Скоро Селлария падет, и Бессемия заберет ее земли себе. Скоро Беатрис отправится домой.

Когда она подносит кубок с вином к губам и делает глоток, ее фальшивая улыбка кажется несколько более реальной.