Замок в воздухе (ЛП)

Абдулла был озадачен. Он слабо запротестовал, когда они подняли его на ноги и выкрутили ему руки, чтобы заставить идти. Он продолжал протестовать, пока они вели его под двойной бряц-бряц бряц-бряц на выход из Базара и в Западный квартал. Вскоре он начал протестовать уже сильно.

— Что это такое? — задыхаясь, произнес Абдулла. — Я требую… как гражданин… куда мы… идем!

— Заткнись. Увидишь, — ответили солдаты, которые нисколько не задыхались, поскольку были в отличной форме.

Вскоре они втолкнули Абдуллу под массивные ворота из каменных блоков, которые ослепительно сверкали белизной на солнце, и в пылающий внутренний двор, где провели пять минут возле похожей на печь кузницы, заковывая Абдуллу в цепи. Он запротестовал еще сильнее:

— Для чего это? Где мы? Я требую ответа!

— Заткнись! — велел командир отряда и с варварским северным акцентом заметил своему заместителю: — Эти занзибцы вечно так скулят. Никакого понятия о достоинстве.

Пока командир отряда говорил, кузнец, который тоже был из Занзиба, прошептал Абдулле:

— Тебя потребовал к себе султан. И я и медяка не поставлю на твою удачу. Последний, кого я так заковывал, был распят.

— Но я ничего не сде… — запротестовал Абдулла.

— ЗАТКНИСЬ! — завопил командир отряда. — Закончил, кузнец? Хорошо. Бегом!

И они опять заставили Абдуллу бежать — через ослепительный двор, в большое здание за ним.

Абдулла сказал бы, что в цепях даже ходить невозможно. Они были такие тяжелые. Но просто удивительно, что можно сделать, если группа угрюмых солдат настроена заставить тебя это делать. Он бежал — бряц-щелк, бряц-щелк, бум, пока наконец с обессиленным звоном не прибыл к основанию высоко установленного сиденья, выложенного холодными сине-золотыми плитками, на котором были стопкой сложены подушки. Здесь все солдаты опустились на одно колено в той сдержанной пристойной манере, в какой северные солдаты склонялись перед тем, кто им платит.

— Вот пленник Абдулла, м’лорд султан, — сообщил командир отряда.

Абдулла не стал вставать на колени. Он последовал обычаям Занзиба и с мощным бряцаньем упал ниц. Кроме того, он остался без сил, и упасть было проще всего. Выложенный плиткой пол был блаженно, чудесно прохладным.

— Заставьте сына верблюжьих фекалий встать на колени, — велел султан. — Заставьте тварь посмотреть мне в лицо.

Его голос был тихим, но дрожал от гнева.

Солдат потянул за цепи, а двое других потянули Абдуллу за руки, пока он не оказался на коленях. Они держали его в таком положении, чему Абдулла был рад. В противном случае он сжался бы в комок от ужаса. Человек, развалившийся на выложенном плиткой троне, был толстым, лысым и носил густую седую бороду. Он как будто лениво, но на самом деле крайне злобно похлопывал по подушке белой хлопковой штукой с кисточкой на конце. Именно эта штука с кисточкой заставила Абдуллу понять, в какие неприятности он вляпался. Штука была его собственным ночным колпаком.

— Что ж, пес из навозной кучи, — сказал султан, — где моя дочь?

— Понятия не имею, — несчастно ответил Абдулла.

— Ты отрицаешь, — сказал султан, покачивая ночной колпак так, словно тот был отрубленной головой, которую султан держал за волосы, — ты отрицаешь, что это твой ночной колпак? Внутри него написано твое имя, жалкий торговец. Я нашел его — мы лично! — в шкатулке для безделушек моей дочери. Вместе с восьмидесятью двумя портретами заурядных людей, которые моя дочь спрятала в восьмидесяти двух тайниках. Ты отрицаешь, что прокрался в мой ночной сад и подарил моей дочери эти портреты? Ты отрицаешь, что после этого украл мою дочь?

— Да, отрицаю! — ответил Абдулла. — Я не отрицаю, о благороднейший защитник слабых, ночной колпак или картины — хотя должен заметить, твоя дочь прячет лучше, чем ты находишь, великий владелец мудрости, поскольку я дал ей на сто семь картин больше, чем ты обнаружил, — но я совершенно точно не крал Цветок-в-Ночи. Ее схватил прямо у меня на глазах громадный отвратительный ифрит. Я не больше тебя, небеснейший, знаю, где она.

— Милая история! — сказал султан. — Ифрит, в самом деле! Лжец! Червь!

— Клянусь, это правда! — воскликнул Абдулла; к этому моменту он пришел в такое отчаяние, что его почти не волновало, что именно он говорит. — Принеси какую угодно святыню, и я поклянусь на ней насчет ифрита. Заставь меня чарами говорить правду, и я скажу то же самое, о могучий сокрушитель преступников. Потому что это правда. И поскольку я, вероятно, в большем отчаянии из-за потери твоей дочери, чем ты сам, великий султан, слава нашей страны, умоляю тебя убить меня сейчас и избавить от жизни, обреченной на страдания!

— Я охотно казню тебя. Но сначала скажи, где она.

— Но я уже сказал тебе, о чудо мира! Я не знаю, где она.

— Уведите его, — с величайшим спокойствием велел султан коленопреклоненным солдатам; они с готовностью вскочили и подняли Абдуллу на ноги. — Пытайте его, пока он не скажет правду. Когда мы найдем ее, можете убить его. Но до тех пор он должен продержаться. Осмелюсь предположить, принц Очинстана примет ее как вдову, если я удвою приданое.