Заморская Русь

Потом пал туман, и снова три недели носило невесть где. Затем увидели землю, подошли, чтобы воды набрать, встретили лебедевского промышленного Лукина с дикаркой. Он нам молебен отслужил, трюма вымел и довел до Уналашки. Там мы, от греха подальше, опять зимовали, а весной с киселевской артелью промышляли. После увязались за вашей «Катериной» и опять потеряли ее. Шли на закат, как положено, попали в шторм, вынесло нас на острова, где были хорошие промыслы. Оттуда пошли на закат и увидели Кадьяк.

На этот раз старовояжные служащие скитальцам сочувствовали, поминая судьбу шелиховского галиота «Святой Михаил».

Сысой взял в запасном магазине подарки для домочадцев, водки, чая, сладостей и пошел через гору в Сапожниковское хозяйство. По дороге думал, сразу ли сказать жене, что Бабыкин умирает или потом. Все равно придется вести ее в крепость утром. Он вернулся к дому засветло. Филипп с незнакомой креолкой, новой сожительницей, таскал сено под кровлю. Фекла работала в огородах. Увидела мужа, ойкнула, кинулась к нему, подталкивая вперед сына.

Сысой после разлуки залюбовался женой. Одной рукой подхватил белоголового Петруху в рубахе до колен, другой — прижал ее к себе, желанную, близкую. Она неловко прильнула, раскинув в стороны перепачканные землей руки.

Втроем они вошли в дом. Сысой перекрестился на образа, развязал мешок, стал вытаскивать подарки. Филипп, увидев штоф, перехватил его и спрятал от сожительницы, шепча:

— Баба как баба, только до зелья удержу нет… Если найдет — одна выжрет.

Фекла засуетилась — мужа с дороги кормить надо. Раз и другой Сысой повторил:

— Баню мне надо, а не ужин! — потянул за собой жену: — Иди-ка растопи, а я воды натаскаю.

То ли она не понимала, отчего так срочно мужу понадобилась баня, то ли за важными бабьими делами не вняла намекам. Сысой мотнул головой с захолодевшими глазами и подкатила к горлу привычная неразделенная тоска.

Он вздохнул, обиженно опуская глаза: «И когда ж ты в бабью пору войдешь?» Сухо рассказал про случившееся с Бабыкиным. Фекла охнула, опустившись на лавку, и тут же вскочила.

— Надо идти!

— Надо! — согласился Сысой. — Но не сейчас. На рассвете.

Сказал и пошел топить баню, чтобы уединиться от хлопочущих домочадцев. Фекла с Филиппом забегали, стараясь пораньше закончить дела дня. Сысой растопил каменку, лег на поленья, как зверь неприхотливо принимая удобную позу на чем придется. Через раскрытую дверь потянулся дым. Он откупорил фляжку с ромом, отхлебнул, обернулся к выходу и встретился взглядом с черными глазами креолки. Щурясь от едкого дыма, она пристально смотрела на него.

«Старовата! — подумал. Но тоска вдруг отрыгнулась ромом и выплеснулась злобой: — Эта понимает, что нужно мужу после разлуки… Не мой грех! Да и Филипп не станет обижаться».

— Залазь сюда, — показал фляжку.

Креолка воровато оглянулась, опустилась на четвереньки и заползла в дверь бани.

— Никто не видел? — строго спросил Сысой.

— Все ушли скотину загонять! — она с жадностью втянула носом запах спиртного, улыбнулась. Лучинки морщин обозначились у глаз.

— Хлебни! — Сысой протянул ей фляжку.

Потом тоже сделал добрый глоток. Полегчало. Креолка показалась ему даже красивой…

Нагрев воды, он не торопясь, помылся, потом сел за стол в чистой рубахе, не глядя в сторону чрезмерно повеселевшей креолки, откупорил штоф.

— За наше с Васькой возвращение! — Поднял кружку.

Удивляя Филиппа, его сожительница выпила чарку и стала совсем пьяна.

После второй уснула на лавке.

— Нашла ведь, — усмехнулся в седую бороду, думая, что она успела выпить из спрятанного штофа.

Когда Сысой с Феклой пришли в крепость, Бабыкин был жив. Ночью его соборовали, к утру тоболяку стало лучше. Он пришел в себя, обрадовался, увидев рядом земляков, но скоро начался бред, и к полудню промышленный отошел. На отпевание явился бледный пушкарь Темакаев, которого никто не винил в происшедшем, пришли тобольские промышленные и друзья, те, что были в крепости.

Партии прибывали и прибывали. На берегу и в казармах веселились.

Отъедался экипаж блуждающего галиота «Предприятие Святой Александры…» и ремонтировал судно под началом штурмана Колбина. Он вызвался увести его на Камчатку, обратно обещал вернуться к началу промыслов с «Финиксом».

Прохор, узнав об этом, ходил по пятам за Барановым, уговаривая уволить его со службы. Тот долго не подписывал контракт, убеждая дождаться «Финикс». Не нравился ему блуждающий галиот, как некогда не нравился пропавший «Святой Михаил».

Среди веселья одних и хлопот других незаметно похоронили тоболяка Бабыкина.

Привычно моросил дождь, собираясь в капли на перьях парок. У причала покачивалось подновленное судно с дурной славой. Команда его была пополнена. Герман с братом молодым Иоасафом тоскливыми голосами служили молебен об отплытии.

— Что по покойникам воют, прости, Господи! — проворчал передовщик Беляев. Он был весел и возбужден, длинная борода то и дело задиралась от порывов ветра, флагом указывала путь к западу.

Добившись своего, Прохор прощался с друзьями на причале.