Заморская Русь

— Сказывали, Макарий с киселевскими алеутами и с самим купцом ездил в Петербург к царю. Киселев, ясное дело, жаловался на Монополию, а Макарий, говорят, был не в себе, пророчествовал о погибели всех за морем, о беде, грядущей на Русь. Из Петербурга его отправили в якутский монастырь, а там, на обратном пути, подобрал Владыка. Видать, было отцу Макарию Откровение, да не верил никто.

Только к концу июня на Кадьяке смогли снарядить галиот с припасом для Нучека, Якутата и Ситхи. «Екатерина» под началом штурмана Потажа готовилась выйти в море, но на Аграфену-купальницу пошла вдруг волна с белыми гребнями, с разбойным посвистом задул ветер.

— Ишь, полезла нечисть на лысую гору, плясать для Самого… — глядя в море, говорили промышленные. — Ждать надо. Под Купалу много нашего брата пропало в море — заморочит, защекочет нечисть и потопит… Не раз так было.

А в море показались паруса корабля, которому не страшны были ни волны, ни ветра, ни темные силы. Громыхнула пушка на батарее, затем фальконет на сторожевой башне. Баранов на костылях выполз из своей избенки и задрал голову.

— Похоже, «Юникорн» идет! — крикнул караульный. — Собирается галс менять, в бухту поворачивает. Запустить?

— Чего не запустить старого друга? Вдруг с товаром, — пробормотал правитель.

Но на башне удивленно вскрикнул Кусков, глядевший на фрегат в подзорную трубу:

— Андреич, наши на шканцах… Тараканов, Батурин, Плотников, кадьячки и кадьяки…

Правитель подергал ус, думая, что бы это могло значить? Гремя костылем, вернулся в дом. В тяжелом предчувствии колотилось сердце в его груди, на лбу выступил пот. Баранов сел на прежнее место, двумя руками поднял и уложил на подушки больную ногу.

Фрегат с обычным проворством вошел в бухту и скинул все паруса. На гроте, растопырив руки, крутился и выплясывал повешенный индеец. Бросив якорь, корабль закачал мачтами, приветствуя жителей острова. Завертелся волчком, заскакал повешенный.

Кусков и Бакадоров в окружении десятка промышленных вышли на причал. С фрегата спустили шлюпку. Матросы разобрали весла, разом опустили их на воду. Вскоре на берег вышел рыжий помощник капитана с тощей косицей на затылке. За ним прыгнул на песок белокурый толмач с глазами, не знающими совести. Один залопотал, другой стал переводить, что возле Ситхи увидели они на кекуре, где прежде стояла палатка правителя, белого человека, взывавшего о помощи. Из-за реки по нему стреляли из ружей.

Верные долгу, моряки «Юникорна» спустили шлюпку, десять вооруженных матросов стали грести к кекуру и под пулями индейцев сняли несчастного со скалы. Вскоре с корабля снарядили еще одну шлюпку и подобрали на другой стороне залива несколько алеутов. Шлюпки подошли к месту русского селения, оно оказалось сожженным, вокруг валялись обезглавленные трупы, от пушек осталось шесть медных слитков. Имея христианское сострадание, всех убитых матросы предали земле, расплавленные пушки доставили на фрегат.

Дабы вызволить несчастных из плена, пришлось испортить отношения с выгодным торговым клиентом. В настоящее время на корабле трое русичей, восемнадцать кадьяков с алеутами и шесть детей. Зачинщик погрома, тойон Михаил, наказан, — помощник капитана указал на рею, где покачивался мертвец. — Мистер Барабер надеется, что старый друг, господин Баранов — джентльмен и хотя бы частично возместит убытки от несостоявшегося торга, а также по содержанию пассажиров, принятых на борт голыми.

Помощник капитана вынул из-за обшлага сюртука список спасенных, счет расходов и убытков. Сумма составляла, без малого, пятьдесят тысяч пиастров в переводе на деньги испанских владений.

Ни одна жилка не дрогнула на лице Кускова. Он принял бумагу, не глядя, передал ее Бакадорову.

— Могу я поговорить со спасенными? — спросил хрипло.

— О, пожалуйста! — Помощник капитана указал на ждавшую его шлюпку.

— Развлеките гостей! — бросил Кусков через плечо дружкам и шагнул в шлюпку фрегата.

Он вернулся через час, раскланялся с помощником капитана, тут же отбывшим на «Юникорн», и пошел к правителю для доклада.

Баранов сидел среди подушек, опустив голову с набухшими до синевы веками. Обваренная нога была задрана на лавку, усы обвисли по подбородку.

Кусков взглянул на него и испугался, не умер ли?

— Ну, что, Ванечка? — пробормотал он, не открывая глаз. А когда разлепил набухшие веки — по Кускову скользнули тусклые глаза старца.

— Поговорил со всеми, — сказал он, снимая шапку, взглянул на образа, вздохнул, перекрестился и сел напротив. — Захар Лебедев стоял в карауле при казарме. Внизу были пушкарь Темакаев, Кабанов, Овдин и англичанин с «Юникорна». Медведников, Наквасин, Шмелин, Чумляков — на верхнем этаже.

Плотников, Мартынов, Клохтин — во дворе. Остальные разъехались: Тараканов нерп стрелял. С ним Кузьмичев и Изохтин были. Афоня Кочесов с Карповым за сивучиной уехали, Василий Кочесов, Еглевской, Зырянов, Кунивской — рыбачили…

Слушаешь ли, Александр Андреевич?

Тусклые глаза приоткрылись.