Заморская Русь

Вскоре они попрощались. Промышленный столкнул на воду байдару и поплыл на другой берег пролива к Павловской крепости, где ждали друзья. На другой день галера «Святая Ольга» с полусотней байдар за кормой прошла мимо Елового острова к матерому берегу Аляски. Баранов в броне, с золотой медалью на шее скакал на одной ноге, цепляясь за борта и тросы, командовал судном, самые надежные из кадьяков и алеутов, сидели на веслах.

Уже возле Сукли-острова партия встретила куттер «Ростислав» под началом Григория Коновалова. На баке, приветствуя партию, топтался и махал руками старовояжный стрелок Галактионов. Ульяна заерзала, заулыбалась Григорию. Васька Васильев, ревниво поглядывая на нее, тихо выругался и достал трубку. Коновалов стал кричать:

— Царевна! Опять с мужем? Поди, не поцелуешь, бедного, при нем?

— Тьфу на тебя, хрен старый! — громче заворчал Васильев. — Опять свалился на мою голову.

Не было в его душе никакого подлого подозрения, одно только раздражение и печаль. «Ну, как явлюсь с такой женой к родне? — думал, болезненно щурясь. — Где крестьянка или казачка должны стыдливо опустить глаза — она хохочет, где — гневно сверкнуть глазами — отшучивается». Григорий же, едва откланявшись Баранову, уже кричал:

— Еще красивше стала: аж дух захватыват, борода дыбом становится!

— Ты меня все нахваливаешь! — смеялась Ульяна, весело блистая глазами. — Знаю, что дурна. Болела…

Куттер приткнулся к борту галеры. Григорий, передав румпель Галактионову, перескочил на «Ольгу», обнял Баранова, Кускова. Пока был далеко — смеялся, а очутившись рядом с Ульяной, заробел. После родов, смерти младенца и тяжелой болезни, она похудела и постарела.

— Кто вместо тебя в крепости? — спросил его Баранов.

— Уваров! — ответил Коновалов и шагнул к передовщикам, чтобы обсудить дела.

Зимовали на Нучеке трудно. После прибытия транспорта все, кто в был силах, — промышляли, отъедались и готовились к обороне. Весть о гибели Михайловского форта пришла в Новоконстантиновскую крепость раньше, чем на Кадьяк.

Лукин бросил свою избу-одиночку на мысу святого Ильи и вернулся на Нучек. Григорий со своими стрелками уже ходил в Якутат и к мирным медновцам, знал о настроениях крещеных индейцев и их диких сородичей.

Баранов долго расспрашивал его о племенах и селениях, о надежных тойонах, на которых рассчитывал в войне с Ситхой. Усы правителя мало-помалу обвисали к подбородку, лицо становилось печальней, он то и дело старался прилечь на бок или на живот, поднимался все неохотней, а когда куттер, галера и караван байдар подошли к восстановленной крепости на Нучеке, слег, поскрипывая зубами от болей в пояснице. Опять скрутила его застарелая болезнь поясницы.

— Похоже, ты прав! — сказал Кускову с жалкой улыбкой на постаревшем лице. — Не судьба мне в этом году воевать с Ситхой. Какой воин из немощного?! Только обузой буду. Придется, Ванечка, тебе идти без меня.

Прибывшие на Нучек передовщики сошли на берег. Кусков нашел в крепости Лукина. Терентий работал в кузнице. Он неспешно закончил ковку, отложил в сторону инструмент, скинул кожаный фартук, ополоснул руки.

— Так ты еще и кузнец? — присел против него Кусков, показывая, что у него разговор долгий.

— Какой из меня кузнец?! — отмахнулся Лукин. — Одно время покойному Шапошникову помогал, обучился пустякам — лудить, паять… — вопрошающе взглянул на Кускова и улыбавшихся тоболяков. — Опять воевать? — спросил, хмурясь.

— Михайловский сожгли! — вздохнул Кусков. — Нельзя допустить, чтобы Якутат разорили, тогда и Нучек не удержим.

— Нельзя! — согласился Лукин. — А про Ситху я предупреждал. Сказано:

«Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». А ваш Бырыма: «Крести понарошку»! Докрестились, мать вашу!

— Что теперь об этом, — потупился Кусков. — Сколько народу погибло?!

Должно быть, по лесам да в рабстве есть живые. Твоя помощь нужна, Терентий Степаныч?

— Нужна, так нужна, — проворчал Лукин и заговорил душевней: — Хотел затвориться на мысу, жить ради сына и никуда не ввязываться. Не вышло!..

Там-то, — указал кивком на запад, — хоть наша родина-мать своих детей стыдится, все о приемышах печется, там можно хотя бы в скиту скрыться.

Здесь одному не выжить! — спохватившись, что много говорит, умолк, обернулся к тоболякам:

— От Прошки нет ли вестей? Сон мне был, будто к встрече.

— Бубновские пассажиры с «Дмитрия» говорили, видели в Охотске живого.

Среди зимы ушел с казаками на Якутск. Лебедевских, ваших промышленных, десять человек вернулись. Говорят, на пропавшем «Финиксе» было больше. От передовщика Беляева тебе поклон.

Это известие не обрадовало Лукина, он опустил седеющую голову и пробормотал:

— Вот оно! Не приемлет Родина блудных: погрязли во грехе, одичали.

Монах Герман давно открыл мне, что будет так!