Замри

Когда Джульетта приходит в себя и видит мертвого Ромео, голос Мэдди настолько переполнен чувств, что мне остается только перестать ее слушать. И хотя я знаю, что сейчас будет, я не хочу этого видеть. Не хочу видеть, как юная девушка вонзает в себя нож, даже бутафорский. Я смотрю на Дилан в надежде, что она скажет что-нибудь. Ее взгляд прикован к сцене, к Мэдди. Она зачарована происходящим.

Тейлор сжимает мою ладонь. Я начинаю заполнять голову бессмысленными фразами; пытаюсь вспомнить биологические факты, но не слышу их. Кажется, там было что-то про доминантные гены? Голубые и карие глаза? И пока я пытаюсь вспомнить, Тейлор наклоняется ко мне и шепчет: «Отвернись. Смотри на зал». И я смотрю на зал. Матери промакивают глаза платками; отцы энергично моргают. Девушки нашего возраста вытирают щеки рукавами, а парни неуютно ерзают в креслах.

А потом Тейлор шепчет: «Мне кажется, это признак хорошей игры», шепчет: «Ты когда-нибудь бывала на Шекспировском фестивале в Оринде? Он проходит на открытом воздухе – там всегда такая холодрыга, что можно жопу отморозить», шепчет: «Я как-то видел адаптацию “Генриха V” в виде вестерна. Генрих был в ковбойской шляпе», шепчет: «Кейтлин. Уже можно смотреть», шепчет: «Все закончилось».

После пьесы большинство зрителей расходятся, а мы остаемся в театре.

– Кейтлин! – Ко мне идет Мэдди. Мы обнимаемся. – Я так рада, что ты пришла! Спасибо тебе.

– Ты была невероятна, – говорю я. – До сегодняшнего вечера я не особо любила Шекспира, но теперь…

Тейлор пожимает ей руку.

– Ты бы видела, как все рыдали. Ты очень здорово играла.

Мы выходим на улицу, и Мэдди с Дилан здороваются с другими людьми, а мы с Тейлором стоим в сторонке и ждем их. Постепенно толпа рассасывается, остальные их друзья расходятся, и Дилан с Мэдди начинают целоваться. Несколько проходящих мимо мужчин останавливаются и смотрят на них. Тейлор смотрит на них. Я смотрю на них.

Тейлор переводит взгляд на меня и выгибает бровь.

– Э-э… – мямлю я. – Они редко видятся.

– Нет, все нормально, – говорит он. – Кажется, они и правда любят друг друга. Мне нравятся твои подруги.

– Мне тоже нравятся твои друзья, – говорю я и, подумав, решаю уточнить: – По крайней мере, Джейсон.

Тейлор смеется.

– Да, Джейсон мне как брат. Он мой лучший друг.

На улице холодает. Я натягиваю рукава маминого свитера пониже. Оглядываюсь на Дилан и Мэдди. Они продолжают целоваться.

Мы с Тейлором смотрим друг на друга. Неловкая пауза затягивается. Я слышу, как Мэдди и Дилан шепчутся между собой. А потом мы с Тейлором одновременно шагаем навстречу друг другу, обнимается и начинаем целоваться.

5

Тейлор приносит карту. Я приношу наши заметки и колонки для айпода. Мистер Джеймс спрашивает, кто хочет выступить первым, и мы с Тейлором одновременно вскидываем руки. Мы ненавидим публичные выступления и хотим освободиться поскорее.

– Тейлор, Кейтлин. Отрадно видеть такой энтузиазм. – Он садится за первую парту, среди учеников, и ободряюще смотрит на нас.

Мы с Тейлором выходим вперед. Я стараюсь не обращать внимания на недобрые взгляды чирлидерш.

После премьеры прошло чуть больше недели. С тех пор мы созванивались шесть раз и трижды обедали вместе – разумеется, с Дилан и Джейсоном. Один раз целовались перед уроками на школьной парковке, трижды – в холле после алгебры и каждый день – после школы. Во вторник, на перерыве, Бетани – бывшая девушка Генри – разговаривала с Тейлором, пока он ждал меня у кабинета английского, и, когда я подошла, он спросил: «Бетани, ты знакома с Кейтлин?» Бетани, едва взглянув на меня, помотала головой. «Тогда, – сказал Тейлор, – познакомься, это моя девушка, Кейтлин». И он коснулся моего предплечья, и Бетани поздоровалась, но я едва ее услышала.

Я вставляю колонки в розетку под доской и подключаю айпод. Включаю песню французской певицы Эдит Пиаф. Моя мама ее обожает. Запись – старая, шероховатая – подходит нам идеально. Конечно, она гораздо моложе Жака де Сора, но настраивает на правильный лад.

Мы вешаем на доску огромную карту Европы.

Тейлор смотрит на меня, ожидая сигнала. Я киваю. Прокашлявшись, он сверяется со своими заметками.

– Жак де Сор, – начинает он, – был очень разносторонней личностью. Он был математиком, гражданином Франции, большим ценителем улиток и пиратом.

Раздаются смешки. Хороший знак. Я заглядываю в листок и подхватываю:

– Он родился в портовом городе Ницца. Море всегда притягивало его. Его любовь к математике началась с подсчета секунд между волнами, которые бились о берег у его дома. Он так увлекался своим занятием, что матери каждый вечер приходилось забирать его домой после темноты, и жители Ниццы прозвали его garçon de l’océan, что означает «морской мальчик».

Я бросаю взгляд на класс – похоже, нам удалось всех заинтересовать. Мистер Джеймс одобрительно улыбается и показывает большой палец.