Замуж за барристера

— А мы поищем, — миролюбиво улыбнулся Ходж и предложил ей согнутую в локте руку. — Мистер Рид, вас, простите, не приглашаю: кузина Милли желала показать вам очередных птенцов и я не рассчитываю составить ей конкуренцию.

Он умел использовать свои преимущества, этот Ходж, нанося удары, против которых у Энтони не было защиты. Он тоже не имел права отказать в чем бы то ни было Эмили, особенно сегодня, особенно пообещав выполнить любое ее желание, вот только в коротком остром взгляде Элизабет перед тем, как она приняла предложение Ходжа, ему почудилась потеря последнего шанса. Того, которого не могло быть, но который милосердная судьба все же подарила ему вместе с желанием Элизабет поговорить. И который он снова бессовестно упустил, пойдя на поводу у долга, а не изнемогающего от боли и страха сердца. И слишком прямая спина мисс Уивер в этом умопомрачительно красивом платье и без принесенной Ходжем шали утверждала его в этой мысли с каждым новым шагом Элизабет, увеличивающим между ними не расстояние, а пропасть, преодолеть которую отныне будет невозможно. Элизабет больше не подойдет, потому что простить можно многое, но только не равнодушие. А именно его Энтони и выказал, не сказав ей ни слова и будто бы не имея желания ее выслушать. И вкупе с его последними промашками…

— Какие птенцы, мистер Рид? — удивленно переспросила Эмили, когда он нашел ее на пруду. — Октябрь месяц на носу: они все выросли давно. Кто-то неудачно над вами пошутил…

Энтони сжал зубы и прищурился, глядя на дорожку, по которой Ходж увел Элизабет. Из души вдруг исчезла загнанность жертвы, не выдержав соперничества со жгучим желанием расплатиться по счетам. Кем бы он ни был в глазах Элизабет, а до Ходжа с его грехами все равно не дотягивал. И не имел права позволить мисс Уивер погубить себя из-за собственной нерешительности. Она должна знать правду, пусть даже после нее возненавидит Энтони с прежней силой. Что ему терять, когда все уже потеряно?

— Я сам осел! — только и ответил он озадаченной Эмили и почти бегом направился к пасущемуся чуть в отдалении Везувию. Внутри у Энтони все бушевало, и он не мог ждать ни одной лишней секунды. Он уже представил себе, как нагоняет Ходжа, как спрыгивает перед ним, как предупреждающе предлагает самому повиниться перед мисс Уивер…

И Везувий словно перенял его настроение. Сорвался с места, как от удара плетью, и в какие-то полминуты достиг того самого лесочка, где не водились белки.

И тут взбесился.

Заржал, задергался, со скрежетом закусывая удила и подбрасывая круп, будто пытаясь избавиться от наездника. Энтони рефлекторно прижал ноги к бокам коня, желая успокоить его, но тот забился, как в муках, а потом понес, не разбирая дороги, не слушая увещеваний, не подчиняясь поводу. Энтони попытался припомнить способы укрощения обезумевшей лошади, но испуганный женский вскрик впереди заставил лишь изо всех сил дернуть на себя уздечку.

Везувий захрипел и так резко выгнул спину, что Энтони не успел приспособиться. Вылетел из седла и приложился затылком об землю так, что в глазах потемнело.

Последнее, что он услышал, теряя сознание, это собственное имя из уст, которые никак не могли его произнести.

*безумец (ит.)

Глава двадцать восьмая: Angelo custode

— Энтони! — Элизабет в ужасе бросилась к распластавшемуся поперек тропинки мистеру Риду. Он не шевелился, а у его головы расплывалось темное пятно, указывая на полученную травму и вымораживая сердце Элизабет страшным предположением. Будь проклят тот день, когда она уговорила Энтони принять в дар Везувия! Знала ведь, что ему нельзя доверять, и понадеялась лишь на лошадиное своенравие, не принявшее Эшли. А оказалось…

— Энтони… — почти не дыша, Элизабет опустилась на колени, не зная, чем помочь, и дрожащими пальцами дотронулась до его лица. Господи, все на свете вмиг стало неважно: его обиды, ее обиды, их какое-то совершенно нереальное непонимание и недосказанность — перед этой мертвенной бледностью и убивающей неподвижностью. А ведь и сейчас она еще шла и злилась на недогадливого мистера Рида, без боя уступившего ее Эшли. Обещала себе никогда больше шага навстречу ему не делать. Лелеяла пробудившуюся гордость…

Пока не накликала беду.

— Энтони!.. — с отчаянной надеждой выдохнула Элизабет и тут заметила, как поднялась его грудь. Согнулась рука, подбираясь к голове. Элизабет отдернула свои руки и замерла, не смея больше дышать. Энтони отер ладонью лицо и открыл совершенно бессмысленные глаза.

— Angelo custode, — пробормотал он, глядя в упор на Элизабет, но словно находясь в каком-то своем мире. — Mi state salvando di nuovo*.

Что-то шевельнулось в ее душе — воспоминание о далеком прошлом, которое было столь плотно запечатано, что Элизабет так и не подобрала к нему ключей, но в котором произнесенный по-итальянски «ангел-хранитель» играл какую-то важную роль. Ах, если бы Элизабет могла разгадать эту тайну!

Но не сейчас и не здесь. В эти секунды ее волновало совсем другое.