Замуж за барристера

С проблемой мистера Нортона Энтони разобрался даже быстрее, чем предполагал. Поначалу, конечно, улики против обвиняемого казались практически неопровержимыми, и Энтони до встречи в клиентом подумывал о том, чтобы посоветовать тому откупиться от шустрой девицы приличной суммой. Однако, увидев якобы подаренную мисс Хокинс брошь, понял, что ни один джентльмен в здравом уме, каким и выглядел мистер Нортон, не подарит драгоценность стоимостью в половину Кловерхилла какой-то пастушке. Мистер Нортон утверждал, что ее у него украли, и именно с этой отправной точки Энтони начал расследование, выйдя после допросов с пристрастием на кузена обвиняемого — человека весьма честолюбивого и, судя по сплетням слуг, неравнодушного к истинной невесте мистера Нортона. Тот был вхож в дом и любим в доме, не хуже того же Эшли Ходжа в Ноблхосе, и, как и озвученный мистер Ходж, не оценил сей милости.

Потянув за эту ниточку, Энтони выяснил, что оный кузен задумал подлость не вчерашним днем, а неплохо к ней подготовился, заказав у умельца копировать почерка несколько любовных писем для мисс Хокинс, а также прогулявшись с данной девицей по Суррею под ручку и представляясь всем встречным мистером Арчибальдом Нортоном. Так у него появились и доказательства связи кузена с мисс Хокинс, и свидетели их встреч. Брошь же он прихватил у родственника, очевидно, для пущей правдивости, пообещав ее мисс Хокинс в качестве оплаты.

Ta, разумеется, не имела ни малейшего представления о том, сколько стоит сие драгоценнейшее украшение, уверенная, что это лишь красивая поделка, однако названная Энтони стоимость, а также срок тюремного заключения, положенного за хищение подобной вещи, мигом убедили мисс Хокинс сдать своего соучастника и отозвать жалобу на мистера Нортона в обмен на свободу. Мистер Нортон на радостях отсчитал девице пару десятков фунтов стерлингов, а мистера Рида, избавившего его не только от поклепа, но и от позора в суде, отблагодарил суммой в сто раз большей и приглашением останавливаться в его отеле бесплатно при любой необходимости.

Более чем удовлетворенный, Энтони прибыл на железнодорожный вокзал Тонтона на два дня раньше срока, в самом радостном настроении и никак не ожидая увидеть в глазах встречающего его с Везувием Джозефа загнанность и вину.

У Энтони заскреблось внутри неприятное предчувствие.

— Дикая собака, — глухим голосом сообщил Джозеф и отвел взгляд. — Напала на мистера и мисс Уивер. Ходж их спас, — поспешно добавил он, прежде чем Энтони успел обмереть от ужаса. — Сцепился со зверюгой, глотку ей перерезал. Но и сам пострадал: лежит теперь, помирает…

Глава тридцать седьмая: Герой

— Рассказывай! — приказал Энтони, справившись с первым приступом паники. Услужливое воображение мигом нарисовало окровавленную собачью пасть и бездыханную Лиз, и Энтони потребовалась вся сила воли, чтобы не удариться немедля в самоедство из-за невозможности защитить любимую, а попробовать разобраться, что именно ему сразу так не понравилось во всей этой истории. Ведь не имя же Ходжа, которому Энтони должен быть благодарен по гроб жизни. — Что за собака? Откуда она взялась в Квантоке? Каким образом Ходж ее одолел? И почему я узнал об этом только сейчас?

На самом деле, единственный ответ, который Энтони хотел получить, это тот, что с Лиз и ее отцом все в порядке. Но голова самовольно заработала в ином направлении, требуя выяснить подробности и составить собственное мнение о происшествии.

— Я не видел смысла выдергивать тебя из Лондона посреди процесса, — по-прежнему не глядя на него, заявил Джозеф. — А в целом — правильные задаешь вопросы. У нас с Ником они же в первую очередь и возникли. Может, это имя Ходжа такую реакцию вызывает? Кому другому оду бы уже сложили и памятник воздвигли, а тут — вишь — разобраться тянет. Или, может, оправдание себе найти…

— Какое оправдание? — не понял Энтони. Это он тщетно боролся с угрызениями совести, обвиняющей его в погоне за деньгами и неспособности быть рядом с любимой в столь опасной ситуации. И даже логичные доводы в пользу того, что, оставшись в Кроукомбе, он не мог бы безотлучно опекать Элизабет, ничуть не помогали вырваться из самоедства. Элизабет доверилась ему, и он должен был заботиться о ней! Как теперь смотреть в глаза ее отцу? И как жить с этим неподъемным камнем на душе?

— Ну, ты же уехал в уверенности, что я сумею оградить Уиверов от неприятностей в твое отсутствие, — пробормотал Джозеф, и Энтони против воли уставился на него в немом изумлении: когда он такое говорил? — А я вот… не смог…

Господи, какой бред! Как будто Джозеф мог предвидеть подобную совершенно невероятную ситуацию. Или он казнил себя теперь за то, что не ходил за мистером Уивером хвостиком и не отгонял от него мух? Или…

Или просто дал Энтони возможность взглянуть на себя со стороны и начать действовать, а не закапываться в душевные терзания все глубже?