Замуж за барристера

— Там, конечно, после секуляризации монастырей Генрихом VIII мало что осталось, — с сожалением произнесла она. — Печальные руины, а ведь когда-то аббатство Гластонбери уступало по величине лишь Вестминстерскому. Но сама атмосфера… Это что-то необыкновенное. Там такая тишина, словно ты находишься в монастыре, а не на солнечной лужайке. Кругом все в зелени. Старые тисы отбрасывают тени на еще более древние камни, сквозь которые тоже пробивается трава, обещая вскорости совсем одолеть останки человеческих построек. В проемах огромных арок и пустых окон голубеет небо. Почти разрушенные нефы торжественно хранят свои тайны, подавляя былым величием. Там нет места бездумному веселью: кажется, если закрыть глаза, то увидишь тени ушедших королей и священников. Эмили даже уловила запах ладана и никак не могла поверить, что мы с папой его не чувствуем. Она вообще вернулась из Гластонбери какой-то другой: более спокойной, безмятежной, одухотворенной. Потом, конечно, снова стала самой собой, однако говорит о той поездке всегда вполголоса, словно опасается неловким словом разрушить его волшебство.

Элизабет осторожно посмотрела на мистера Рида. Он, не оборачиваясь к ней, вглядывался вдаль, как будто пытался прочувствовать то, о чем она рассказывала, и Элизабет не захотела ему мешать.

— Гластонбери считается началом начал английского христианства, — плавно, словно читая молитву, продолжила она, — ведь по преданию аббатство основал ученик Христа Иосиф Аримафейский — тот самый, что снимал его с креста и собирал его кровь в Священную чашу. После вознесения учителя он отправился проповедовать Слово Божие в Британию. У подножия холма Авалон, где он воткнул свой посох, выросло терновое дерево, цветущее до сих пор, а в месте, где он спрятал Святой Грааль, забил удивительный целебный источник — вода в нем ржаво- красного цвета, словно окрашенная кровью Христа. Говорят, если вглядеться в «Колодец Чаши», можно увидеть будущее…

— И вы увидели? — неожиданно глухо спросил Энтони и посмотрел на нее так испытующе, что она помимо воли вспыхнула и потупилась.

— Нет, — со стыдом призналась Элизабет. — Я… боюсь заглядывать в будущее. Боюсь увидеть там что-нибудь плохое. Пока живешь и не знаешь, даже в самой трудной ситуации остается надежда. А как быть счастливым, имея уверенность, что однажды все закончится?

— Быть счастливым сегодняшним днем, — предложил Энтони, не позабавившись над ее детским страхом и даже не попытавшись его оспорить. — Радоваться тому, что имеешь. Не бояться лишиться этого, мисс Уивер, потому что страх обесценивает все достижения и не дает наслаждаться ими в полной мере. Дышать полной грудью, позволяя себе это делать и не оставляя на потом. Потому что «потом» может действительно не случиться, а если вдруг окажется, что и раньше ничего не было… — тут он осекся, поймав ее взгляд и, очевидно, решив, что наскучил ей своей проповедью. Совсем уже невесело улыбнулся. — Опять занудствую. Простите меня.

Однако Элизабет и не думала сердиться.

— Вы словно не только меня поучаете, но и себя убеждаете? — без единого сомнения проговорила она. Он тряхнул головой, усмехнулся.

— Есть такое дело, — без обиняков и всяких словесных прикрас согласился он. — И, знаете, вопреки всем своим нарядным и правильным речам, я-то как раз совсем не отказался бы выяснить свое будущее. Если потребуется, обрубить и пойти другим путем, вместо того чтобы тешить себя напрасными надеждами. Нет в жизни ничего хуже сомнений!

— А если они не напрасные? — негромко спросила Элизабет. — Если будущее зависит только от нас и от того пути, что мы предпочитаем? От какого-то незаметного выбора, от любого поступка? Вы заглянете в «Чашу», убедитесь в плохом исходе и откажетесь от борьбы — и тогда действительно не получите желаемого. Или не заглянете, не убедитесь, продолжите идти к своей цели и достигнете ее. Быть может, в этом истинный смысл священного источника? Отсечь тех, кто не верит и не заслуживает божественной милости?

Энтони смотрел на нее с таким изумлением, что она снова смешалась и пожала плечами.

— Как видите, я могу быть ничуть не меньшей занудой, чем вы.

Он мотнул головой с таким пылом, словно она пыталась оспорить первую заповедь адвокатов.

— Вы можете быть лишь самой восхитительной занудой на свете! — неожиданно выдал он. — И, пожалуй, отныне в случае сомнений я буду обращаться к вам, а не к ненадежным пророчествам артефактов.

— Разве у барристеров бывают сомнения? — лукаво поинтересовалась Элизабет, стараясь спрятать разливающееся внутри удовольствие от его комплимента. Энтони повел плечами.

— У барристеров — нет, — согласился он. — У мужчин — уж не обессудьте. Прекрасные женщины всегда лишают нас покоя.