Замуж за свёкра

Тетя Вера, шестидесятилетняя пенсионерка, еще не старая, подтянутая, здоровьем не отличалась, но никогда не брюзжала по поводу своих многочисленных болячек — щадила окружающих, да и не желала выглядеть в их глазах старой развалиной.

— Ларочка, солнышко ты наше! — всплеснула руками тетка и первой кинулась обнимать и целовать любимую племянницу. — А Юра в командировке. Как жалко-то! Он так радуется твоим приездам. Ты тоже хороша. В Москве бываешь часто, а чтобы к нам зайти, так тебя не дождешься. Ну проходи, проходи. Устала с дороги-то? Давай раздевайся, иди в душ, а я на кухню. Сейчас что-нибудь эдакое соорудим. Что это у тебя?

— Рыба на пирог. Очень вкусная. Надеюсь завтра отведать вашего фирменного пирога.

— Ой, какая большая! Из благородных, поди?

— Это нельма. И вот еще вино. Выпьем за встречу?

— А почему не выпить? Конечно, выпьем. Я сейчас. Курицу на разморозку поставлю. А ты переодевайся.

Через час они уже сидели за столом и поднимали первую рюмку за Ларисиных родителей.

— Как я любила свою сестричку, Лара, — всхлипнула Вера Федоровна.

— Я знаю, — тихо отозвалась Лариса и погладила сухую ладошку тети.

— Когда встречались с ней, всегда много смеялись: она смешливая была и шутить умела, всегда метко, но не обидно. Помнишь? Мне казалось — так всегда будет. А когда ее не стало, вдруг поняла, что осталась одна. Вы с Юрой, конечно, главная опора в моей жизни, но вы из другого поколения. А с ней мы росли вместе, дружили.

Она умолкла, уйдя в свои воспоминания. Чтобы не задеть печали тетушки, Лариса сидела не шевелясь, с горечью сознавая собственное одиночество, в котором порой так не хватало материнского слова утешения.

— Ну что мы с тобой носы повесили? — встрепенулась Вера Федоровна. — Давай ешь! Тут у меня из домашних заготовок — грибы маринованные, перец фаршированный, а вот капустка малосольная. Недавно засолила — будто чуяла, что приедешь. Вот так и живу — мелкими заботами. С утра в магазин или на рынок, потом обед готовлю, Юрика с работы дожидаюсь. Он как ушел от своей Полины, так больше и не знакомится ни с кем. Талдычу ему одно и то же, дескать, годы идут, семьей надо обзаводиться, а он: успею, мама, в ярмо это влезть. О-хо-хо! Внуков бы поскорей, а то… Ладно, чего я все о себе да о себе. Как у тебя, Ларочка, с твоим Денисом? К свадьбе идет?

— Уже не идет, тетя Вера. Разошлись мы с ним. Слишком разными оказались.

— Разными? Это кто же такое постановил? Ты небось?

— Почему? Оба поняли, что не подходим друг другу.

— Значит, не любишь его?

— Не люблю.

— Зачем встречалась, время тянула? Ведь девичье время — не резиновое.

— Тридцать лет скоро, какое уж «девичье»?

— Скоро — это еще не сейчас. В молодости — один день как год. За неделю может так судьба закрутить, что себя забудешь. Вон как у меня с Павлом было. Я ведь рассказывала тебе. Когда появился у нас на фабрике — все девчонки разом повлюблялись. Только из армии — он на Северном флоте служил, — грудь колесом, походка враскачку, голодными глазами так и рыщет. А мы, значит, одна перед другой выкаблучиваемся, мол, не больно-то он нам нужен, а сами хихикаем да глазки строим. Вот на мои-то глазки, подведенные карандашом «Живопись», морячок и клюнул. На танцы пригласил в фабричный клуб, а потом в общежитие по водосточной трубе лазил. Чего только не вытворял! А осенью свадьбу сыграли. На третьем месяце невеста-то была. И если бы не гололед в ту проклятую ночь, когда со смены возвращалась, жива была бы моя Танюшка. Я ведь еще в животе назвала ее Таней. А что девочка будет, мне все говорили, да и сама знала.

Вера Федоровна вновь замолчала, сурово сжав губы и глядя в синие сумерки за окном. Через минуту вновь заговорила, видно, ныла разбудораженная рана:

— А когда Юрочкой забеременела, Павла будто подменили. Пить начал, гулять, зарплату пропивать. С Элькой из фабкома в открытую шлялся. Она ему и с квартирой помогла. Вот как бывает, Ларочка. Из рук соперницы ордер на квартиру приняла. А куда денешься с ребенком-то? В общаге сырой да прокуренной жить?

— Но вы любили его?

— Если бы не любила, не терпела столько лет. И он ведь меня любил. Особенно в первые годы. На руках носил. Бывало, со смены придем в общежитие, а он хвать меня на руки и тащит на второй этаж. Да еще целует. Соседкам на зависть. Нет ничего страшнее, Лара, людской зависти. Сглазили нас с Пашей. Это я теперь точно знаю. Не мог он просто так меня на беззубую и носатую Эльку сменять. Я хоть и не красавица была, а парни ухлестывали наперебой, даже когда уже замужем была — не отставали. Но с моей стороны — никаких намеков. У меня вообще, кроме Паши, мужчин не было. Вот так.

— Тетя Верочка моя! — не выдержала Лариса и расплакалась, как ребенок.