Замыкание (СИ)

В поезде они узнали о войне в Грузии. Но война была так далеко, так не соответствовала радостному настроению, что она не вникла в ужас случившегося. Да, жаль мирных жителей, но что поделать, - оправдывалась она, - их вины нет, да и чем бы они могли помочь. Кого она пыталась утешить? "Перестань!" - резко оборвал ее Яков. И замолчал, перестал реагировать на окружение, оживился, только когда подъезжали к Симферополю.

Сын встретил их на автовокзале, возмужавший, загорелый, она обняла его и расплакалась.

Он снимал комнату в частном секторе недалеко от центрального рынка. Во дворе, огороженном ржавой сеткой, росли странные пальмы без стволов, узкие длинные листья, как ей показалось, вылезали прямо из земли. Да, пальмы, - подтвердил Миша, посадил их в прошлом году, всю зиму спасал от холода: сначала пленкой для теплиц, потом мешками и перевязывал веревками. "Закутывал как младенца", - засмеялась Софья. Ей не терпелось посмотреть комнату сына.

Он повел их вглубь двора, там за кустами виднелась неровная стена, побеленная известкой. Маленькое оконце затянуто паутиной. Неужели он живет в этом курятнике? "Порог высокий", - не зря предупредил, она попала к кромешную темноту, чуть не упала, но Яков успел поддержать. Забрезжил свет, когда открылась дверь в комнату, темноватую, с низким неровным потолком в желтых пятнах. Стопки книг вдоль стен и у кровати занимали почти все свободное пространство комнаты. На стуле и маленьком столике в углу тоже были стопки книг. Пахло плесенью.

- Как ты здесь живешь? - ужаснулась Софья.

- Для юга нормально. Здесь жилье дорогое.

Она не стала спрашивать, куда он девал деньги, что получал от нее. Ясно, тратил на книги.

Яков попытался открыть окно, ржавый шпингалет поддался не сразу, попросил у Миши воду и тряпку и стал мыть стекла. Инициативу перехватила Софья. Пока наводила порядок, мужчины позаимствовали у хозяев доски и сколотили полки для книг.

Книги убрали, но в малюсенькой комнатушке им места не было, они съезили на вокзал и у бойкой женщины сняли жилье на Северной стороне.

Сын посоветовал им снять комнату на Северной стороне, там песчаные пляжи.

Перед тем, как переплыть на Северную сторону, они спустились по ступеням на Графскую пристань, откуда по родовому преданию осенью двадцатого года отчалил предок Якова. Рядом проходила экскурсия, Софья прислушалась: " Это место знаменито на весь мир исходом Белой армии. Они проиграли войну, но надеялись вернуться. Поверить в то, что кошмар гражданской войны надолго, никто не мог".

Яков остановился у самого края пристани из деревянного настила, под ногами плескалась вода, Софья подошла к нему. Наконец он ее заметил, глухо заговорил: "Напуганные до смерти, отчаявшиеся люди. Крики, ругань, плач, - падали в воду, тонули, все вокруг окрашивалось кровью".

Закружилась голова, она пошатнулась, он обнял за плечи и подвел к памятной доске из красного гранита. Гранит сверкал на солнце, и они с трудом прочитали: "В память о соотечественниках, вынужденных покинуть Родину в ноябре 1920".

- Хоть какой-то знак - напоминание о том, что не самые худшие люди оказались лишними в России. Хотелось, чтобы об этом помнили всегда, - непривычно эмоционально

говорил Яков, - Посмотри, - он показал на мраморных львов, - ты посмотри, с каким удивлением, страхом и ужасом смотрят на море. Мертвые взывают, мертвые ждут отмщения. Но никто мстить не собирается, только мраморные львы и видят призраки погибших. За что? Зачем? Понятно, слабая власть, какой-то несерьезный росчерк на клочке бумаги царской рукой, небрежно, карандашом, - и началась революция, а потом гражданская война. Поднялись те, кто без рода и без племени, те, кому нечего терять, - их было много, слишком много, без рода, без племени...

Софья не узнавала его, обычно сдержанный, может, именно такой он подлинный?

Подошел мужчина его возраста, хорошо одетый, но беззубый и небритый, приветливо поздоровался, Софья почему-то решила, - нищий, будет просить денег, но ошиблась. Он спросил:

- Вы приезжие? Кто-то из ваших родственников был в Белом движении? - Яков кивнул. - Я живу рядом и часто прихожу сюда, долго ждал хоть какого памятного знака, столько людей погибло, и вот, дождался. Мужественные люди повесили доску. Это второй памятник, первый был поставлен Колчаку, должно быть в Омске, точно не знаю.

- Сейчас можно, сейчас не опасно признаваться в том, что кто-то из родственников служил в Белой армии. Какое тут мужество? - возразила Софья.

Мужчина усмехнулся:

- Ошибаетесь, многие упрекают их, такая огромная армия бежала. Предалиокинули родину, чтобы спасти свои жизни.

- Кто так считает? - возмутилась Софья, - Что, по-вашему, они все должны были погибнуть?

- Да, - жестко ответил мужчина, повернулся и стал подниматься по ступеням.

- Знаешь, что самое плохое оставила советчина? - спросил Яков и сам же ответил: - Полное неуважение к жизни человека. Подумаешь, погибнет миллион, десять миллионов, да хоть сколько, бабы еще нарожают.