Занимательная история Церкви

Формула Василия Великого ничего по сути не решала — непостижимое оставалось непостижимым, — зато давала удобный терминологический аппарат, который позволял придерживаться некой умозрительной середины, где Божество могло существовать в тройственной форме, не распадаясь на три самостоятельных Лица и в то же время не сливаясь в неразличимое единство. Задача богослова состояла не в том, чтобы понять, как Бог может существовать в трех Лицах, а в том, чтобы подобрать логику и терминологию богословия к уже данной в откровении истине и сделать это наиболее убедительным и достоверным способом, который мог бы убедить всех. Формула Василия Великого не принесла ничего нового в понимание Бога, но показала, что можно достаточно ясно и логично сформулировать то внерациональное и неподвластное разуму понимание Божества, которого требовала вера.

Конечно, при желании можно было легко придраться к определениям Василия Великого, обвинив его в проповеди троебожия, — и такие обвинения действительно сразу прозвучали. Но в конечном счете эти достаточно формальные и искусственные, по его собственному признанию, рассуждения каппадокийского богослова устроили всех, поскольку нельзя было более точно определить неопределимое, что это сделал он. Триединый Бог Василия стал непостижимостью, закованной в точную логическую формулу.

Глава вторая, «Аполлинарий». Александрийцы и антиохийцы: борьба продолжается

Несторианское течение возникло как антиохийский ответ аполлинаризму. Антиохийские богословы всегда настаивали на реальности и полноценности человека во Христе. Они как огня боялись всяких александрийских аллегорий и абстрактных допущений об умаления человека в Боге, о призрачности, недостаточности его присутствия в Богочеловеке и тому подобном. То, что человек весь, целиком находится в Боге, было для них неколебимой истиной. Поэтому аполлинаризм был им глубоко чужд, как и вся манера отвлеченных рассуждений и игры понятиями вроде «сущность» или «природа».

С точки зрения антиохийцев, нет природы вообще, она всегда воплощена во что-то конкретное. Нет людей вообще, есть только конкретные личности. Ипостась — это и есть природа, воплощенная в реальную живую личность. Вся природа ипостасна, то есть не витает где-то в абстракции, а представлена тем или иным конкретным лицом, Николаем или Петром. Отсюда четкий вывод: если во Христе две природы, значит, и два лица. Но — и в этом заключался нюанс, который привел к расколу, — два лица, таинственным и непостижимым образом соединенных в одно. Последнее обстоятельство (одно Лицо в Богочеловеке) антиохийцы принимали как факт, основанный на вере и предании и следующий скорей от откровения, чем от разума. Они в него верили и признавали, но из их рассуждений это никак не следовало. Поэтому они и говорили о соединении двух природ туманно и неубедительно, в самых неясных терминах: соприкасание, соприкосновение, — зато их разделение определяли ясно и четко. Получался некоторый перегиб в пользу разделенности Бога и человека во Христе, их принципиальной разведенности: Бог, например, не мог страдать и умереть, так же, как и не мог родиться. Поэтому сначала Феодор Мопсуэсткий, а потом и его ученик Несторий говорили, что нельзя Деву Марию называть Богородицей, ведь Она не могла родить Бога, правильней говорить — Человекородица. То, что в литургии Ее именуют Богородицей, не следует понимать прямо: Она Богородица, потому что родила человека, в котором был Бог.

Александрийцы, исходя из те же предпосылок, делали прямо противоположные выводы. Нельзя разделять во Христе Бога и человека, они с самого начало были одно и действовали как одно. У Христа одно лицо, одна ипостась. Одна ипостась — одна природа. Именно так говорил св. Кирилл Александрийский, хотя подразумевал все-таки две природы, действующих в нераздельном единстве. Несторий же говорил о двух лицах, подразумевая, однако, одно, таинственно их соединившее. Еретичество александрийцев, впавших в откровенное монофизиство, можно коротко выразить словами «одна природа». Еретичество антиохийцев в лице плохо понятого Нестория — словами «два лица». Если бы на Эфесском соборе отцы добросовестно рассмотрели обе доктрины, то, возможно, смогли бы достичь примирения и избежать раскола. Тем более, что Церковь так никогда и не объяснила, как у двух природ может быть одна ипостась: этот догмат просто постулировался как единственно спасительный, но недоступный человеческому разумению. Однако под влиянием александрийцев, желавших восторжествовать над Антиохией, и при содействии государственной власти, заботившейся о единстве веры, несторианство было осуждено и разгромлено, а вместе с ним — и вся антиохийская школа.

Глава вторая, «Расстановка сил». Кирилл и Несторий