Хорошо, бог с ними, с философами, но ведь у каждого из вас есть смартфон или планшет. Я полагаю, вы не думаете всерьез, что всякое открытие и закрытие приложений происходит непосредственно от того, что вы дотронулись до цветного квадратика или кружочка, который находится под стеклом экрана? Где-то там внутри находятся программы из единичек и нулей, которые дотошно описывают процессы, приводящие к тому, чтобы вы, растопыривая на экране пальцы, могли увеличить изображение любимой собачки, кошечки или какого-нибудь сфотографированного документа.
Вот и с музыкой дело обстоит совершенно так же. Есть математика как основание всего и есть необычайно дружелюбный интерфейс, который мы называем музыкой и реакцию на который выражаем в виде эмоций. Аналогия имеет абсолютно буквальный характер. Вот из этого и будем исходить.
Если я вас напугал более, чем собирался, вы можете совершенно спокойно пропустить эту главу и вернуться к ней, когда почувствуете, что вас одолела бессонница.
Закономерности
Само по себе существование достаточно часто используемых на работе слов «фальшиво» или «нестройно» очевидным образом подразумевает простейшую вещь — это означает, что у звуков, которыми пользуются при исполнении музыкального произведения в нормальной ситуации, есть вполне определенные позиции, отклонение от которых и называется фальшью. Точнее, не само отклонение, а произошедшее в результате этого изменение звуковысотных расстояний между звуками, расстояний, которые называются интервалами.
Собственно, фокус вот в чем. Совершенно неважно, с какой музыкой вы имеете дело — с русской, татарской, китайской, индийской, древнегреческой или шумерской, в конце концов. Существенно то, что набор звуков (скажем для простоты — нот, хотя это очень неточное использование слова), которые лежат в основе музыки, подчиняется вполне определенным закономерностям. И эти закономерности общие для всех музыкальных культур.
Песни скальдов или тех же древних греков в наши дни можно услышать лишь в реконструкции, степень аутентичности которой проверить невозможно. Но зато сохранились музыкальные инструменты и их изображения, которые дают нам прекрасную основу для размышлений. То есть, помимо домыслов, музыкальных реконструкций и прочих экстраполяций, у нас есть вполне документальные данные. Да хоть в виде посмертной коллекции колоколов царька Йи, к которому, в отличие от его подданных, мы испытываем чувство глубокой благодарности.
И в звуках, которые издавали все эти инструменты, видны общие для них всех математические закономерности.
Как правило, человека, который впервые озадачился теми или иными чрезвычайно существенными вопросами, называют гением. В данном случае им оказался Пифагор. То есть он был первым, по крайней мере в Европе, кому пришло в голову, что за музыкой как формой акустического интерфейса стоят исходные коды и программное обеспечение.[23]
Пифагор «пора валить» Самосский (570–495 до н. э.)
Как правило, наши представления о географии носят настолько приблизительный характер, что даже небольшое уточнение выглядит личным открытием. Итак, Пифагор родился на прекрасном греческом острове Самос с его живописными горами и плодородными долинами, в которых раскинулись многочисленные виноградники. От Малой Азии, а в нынешнем виде от Турции, его отделяет небольшой пролив шириной всего полтора километра. В те далекие времена Самос был центром ионийской культуры, одним из греческих полисов, где расцветали мореплавание, торговля, пиратство[24]
и, разумеется, философия.По одним источникам, через несколько лет после государственного переворота Пифагор в 532 году был выслан из страны на очередном философском пароходе, по другим, он не стал дожидаться, когда на остров придут персы (а они собирались прийти, и собирались довольно убедительно), сказал «пора валить», именно так и поступил и в результате обосновался в городе Кротон.
Где Самос и где Кротон! Вы видели этот Кротон? А я там был, между прочим. Несколько позже описываемых событий, разумеется. Теперь этот город называется Кротоне. Это самый юг италийского сапога, Калабрия.
Дыра дырой. Собственно, оркестр во время гастролей по Италии там жил несколько дней. Я попытался хоть куда-нибудь оттуда вырваться и пошел на вокзал.
Это была абсолютно феллиниевская картина.
Выжженная солнцем коричневато-бежевая равнина от горизонта с одной стороны до гор с другой. Единственным признаком существования человечества была железнодорожная станция, на которую уже лет двадцать не приходил поезд. Не то что не останавливался, а просто не появлялся. Станционные часы остановились, видимо, тогда же, лет двадцать назад.
На перроне за столом сидели четыре старика с морщинистыми лицами такого же цвета, что и окружающий их пейзаж, дымили сигаретами, пили кофе и играли в домино.
Было ощущение, что они сидели за этим столом чуть ли не с того момента, как остановились часы.
Здесь, в Кротоне, и обосновался Пифагор.