Занимательная музыкология для взрослых

Так вот, речь идет о смыслах. И в качестве примера и упражнения на эту тему могу предложить филейную часть грешника из правой створки, которую обычно называют «Музыкальный ад». Почему грешника, надеюсь, понятно — праведника под лютню не запихнут, да и вообще, если приглядеться, в левой створке, на которой изображен рай, и с экологией явно получше, да и само количество народа достаточно очевидным образом говорит о том, где здесь праведники. Чистая статистика и никакой теологии.

«…В те времена печатники вывешивали корректурные оттиски на деревянных рамах на улицу — для вящего поучения народа и бесплатной корректуры заодно».

Т. Пратчетт. Благие знамения

В 2014 году по всем новостным каналам прошла радостная весть о том, что молоденькая студентка из Оклахомы наконец-то расшифровала музыкальный фрагмент, написанный Босхом на развороте ягодиц джентльмена, придавленного лютней, из которой, в свою очередь, произрастает арфа.

Не думаю, что нотная запись начала XVI века представляет собой загадку для специалистов, и если там написано что-то внятное, то прочитать это проблемой не станет, хотя, вглядевшись профессиональным глазом в портрет персонажа с доступной нам стороны, любопытно отметить, что нотный стан на тот момент состоит из четырех линеек и вопросы записи ритма тоже представляются пока неактуальными.

Вполне естественно было бы предположить, что в картине, сплошь состоящей из символов, и нотная фраза по идее должна быть символом. Именно это и интересно — что это за музыка? Известный каждому голландцу начала века мотивчик матерных антииспанских частушек? Судя по тому, что в Испании как раз и находится бо́льшая часть картин Босха, включая и эту, гипотеза крайне маловероятная. Хорал, который традиционно исполнялся Восьмого марта, или любимые куплеты тогдашних еретиков? Марш турецких нехристей? Даже если все эти версии не верны и персонаж перед смертью просто сел на гравировальную доску, все равно музыкальный текст, отпечатавшийся тиражом в один экземпляр, должен нести какое-то послание его современнику. В назидание или в поучение.

А мотивчик сам по себе нам ничего не говорит.

Мотивчик всего лишь знак. Интересно только чего?

Но я сейчас о другом. Иногда автор действительно что-то хотел сказать, и у него для этого были довольно широкие возможности и полномочия. Наша задача — понять, что именно автор имел в виду.

Музыка как таковая — искусство бессловесное. Но кое-какую конкретику композитор до слушателя донести может.

Программная музыка

«Действие происходит на суше.

Представьте себе: ужасная гроза бушует так долго, что жители деревеньки собрались в церкви. После раскатов грома в исполнении литавр мы слышим начало молитвы. <…> В пятом и шестом тактах флейта и гобой изображают восклицание, словно бы невольно вырвавшееся из сердец юных девушек. „Бог мой!“ — их единственные два слова».

Жером-Жозеф де Моминьи. Полный курс гармонии для Парижской консерватории (1803–1806) О начале симфонии № 103 Гайдна

В сущности, это продолжение темы «Что хотел сказать автор». Или вложить в клюв птичке. Или попытка автора восполнить музыкальное косноязычие возможностями косноязычия вербального. Я, конечно, могу быть несколько пристрастен в силу того, что есть у меня чувство, что «программная музыка» — это форма компенсации чисто композиторских музыкальных недостатков или попытка словами объяснить слушателю то, что он и так понял, полагая его за идиота. А мне как слушателю это обидно. Хотя по поводу начала Сто третьей симфонии Й. Гайдна Ж.-Ж. де Моминьи в общем и целом все изложил верно. Я специально проверял.

Эти многочисленные «пасторальные» вести с полей от Гайдна и Бетховена до Рихарда Штрауса, со всеми промежуточными остановками в эпоху романтизма на станциях Шуман, Лист и Берлиоз, прости господи…

Музыкально и драматургически оправдано, когда из оркестровой ямы звучит пастуший наигрыш, после которого Татьяна Ларина обращает внимание почтенной публики на этот факт фразой: «Пастух играет…» Но это опера. Музыкальная иллюстрация к ситуации. Точно такая же, как длинный депрессивный монолог пастуха за сценой в «Тристане и Изольде» Вагнера, который на этот раз исполняет не гобой, а английский рожок. То, что он, этот монолог, по духу больше всего напоминает атмосферу чеховской «Чайки» или «Меланхолии» Ларса фон Триера, в данном случае несущественно. Это тоже элемент оперы, часть ее контекста.