Занимательная музыкология для взрослых

В симфонической музыке образы, воплощенные в звуке, достаточно выразительны и убедительны до тех пор, пока композитор не начинает заниматься литературным творчеством, чтобы объяснить то, что он хотел бы сказать музыкой. В принципе, существует достаточно широкий набор музыкально-технических средств, чтобы публика без лишних слов достаточно однозначно поняла, что ей хотят сказать. Грохот ударных и хроматические пассажи у струнных и деревянных духовых расскажут, что начался сильный ветер с дождем, а флейта пикколо изобразит также и молнию. Уменьшенные септаккорды совершенно однозначно расскажут о драматизме происходящего — Увертюра к «Детям капитана Гранта» И. О. Дунаевского начинается именно с них (если не считать первого удара тарелок, который, в сущности, говорит о том же). Увеличенные трезвучия, как мы уже выяснили, начиная с Глинки рассказывают о волшебстве. «Золотой ход валторн» вам расскажет…

Впрочем…

Золотой ход валторн

Золотой ход валторн — чуть ли не идеальная иллюстрация того, о чем, по сути, рассказывает вся эта книга. Речь идет о воплощении математики в художественных образах. Причем в самом прямом и незамутненном виде.

Если говорить о нем в понятиях математики и акустики, то это сочетание тех немногих звуков, которые способны были издать натуральные валторны, те примитивные инструменты, которые могли играть лишь то, что им предписывала природа. То есть, если мыслить в парадигме «командной строки», первая валторна исполняла звуки, соответствующие восьмому, девятому и десятому обертону, а вторая — пятому, шестому и восьмому.

Все.

А в результате получилось то, что вы слышали тысячу раз — короткая попевка в исполнении двух валторн. Если она прозвучит мягко и лирично, то напомнит образы идиллических картин деревенской жизни, охоты или почтовых рожков. А то же самое сочетание звуков, исполненное громко и напористо, сообщит о появлении короля или, на худой конец, рыцаря.

А если говорить об академической, «композиторской» музыке, то это и «Обнимитесь, миллионы» из Девятой симфонии Бетховена, и начало Хорнпайпа из «Музыки на воде» Генделя, и увертюра к «Свадьбе Фигаро» Моцарта… Да нет смысла перечислять, практически все, что играют валторны в симфонической музыке до середины XIX века, — оно самое и есть.

Восьмой, девятый и десятый обертоны у первой валторны и пятый, шестой и восьмой у второй — а сколько прекрасной музыки, не правда ли?

Литературная составляющая

Автор всегда хотел что-нибудь сказать, просто форма высказывания бывает разная. Иногда он говорил устами Господа, как Бах например, иногда через него говорили ангелы, как в случае с Моцартом. Хотя Моцарт мог иной раз высказаться и от себя лично. Но не без курирования ангелов, конечно. А иногда автор долго и нудно гудел над ухом, рассказывая о том, что, собственно, он хотел сказать своим произведением. Этим заметно грешили романтики, а особенно Гектор Берлиоз, который сначала рекомендовал ознакомиться с написанным им литературным предисловием, напоминающим сценарий немого кино, а уже потом послушать саундтрек к нему[60].

Программность в музыке, выраженная литературными средствами, была общим романтическим поветрием. И каждый композитор-романтик считал себя обязанным предпослать своему произведению развернутый текст, объясняющий смысл и замысел произведения. Эти мысли и идеи были близки и Чайковскому. Поэтому мы можем только радоваться тому, что симфония, которую он намеревался назвать кошмарно и пафосно «Жизнь», так и не появилась, а название «Патетическая», которое досталось Шестой симфонии, звучит все-таки вполне по-божески. Мы можем радоваться и тому, что все вполне жуткие тексты, которыми Петр Ильич выразил программную составляющую Четвертой симфонии, так и остались у музыковедов под грифом «Для служебного пользования».

«О радость! По крайней мере, сладкая и нежная греза явилась» или «Итак, вся жизнь есть чередование тяжелой действительности со скоропроходящими сновидениями и грезами о счастье… Пристани нет…»

Я даже затрудняюсь сказать, что кошмарнее — подобные тексты или скрупулезный музыковедческий анализ вроде «…модуляция осуществляется через ля-бемоль минор побочной партии, энгармонически равный минорной параллели си мажора».

Хорошие примеры программной музыки

«Времена года»…

Их становится все больше и больше. Те времена, когда их было всего четыре, давно прошли. С этим все так плохо, что уже и анекдоты об этом сочиняют.

В принципе, да… Что может быть программнее, чем «Времена года» в музыке? Разве только «Курица» Жана-Филиппа Рамо.

«Времена года» — это в первую очередь, конечно, Антонио Вивальди и П. И. Чайковский. Существует еще дюжина «Времен года», но их «электоральный вес» практически ничтожен, за исключением, пожалуй, оратории Й. Гайдна.