Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Между тем критики игнорируют антигуманистический пафос произведений Толкина; напротив, они склонны делать акцент именно на антропоморфизме и гуманизме главных персонажей его книг, а некоторые даже полагают, что эти произведения содержат в себе скрытые моральные наставления для юных читателей, а также способны научить основам христианской морали[377]. Говоря о «нелюдях», литературоведы обычно имеют в виду эльфов, драконов и т. д., в то время как хоббиты по умолчанию расцениваются как человеческие существа[378].

Еще один важный момент: увлеченность драконами в конечном счете сделала Толкина знаменитым литератором, но ведь дракон — это конкретное воплощение зла, истоки которого в эпосе Толкина остаются столь же таинственными и необъяснимыми, как и в поэме «Беовульф».

Хотя, будучи добропорядочным католиком, Толкин наделил хоббитов всеми христианскими добродетелями, которых, по его мнению, так не хватает представителям рода человеческого, он явно недооценил влияние драконов — и средневековых институтов — на мораль. Интересно проследить за тем, как Толкин анализирует различия между собственными понятиями о нравственности и моральными принципами, доминирующими в поэме «Беовульф»[379]. Некоторые моральные установки средневековой Англии вызывают у Толкина дискомфорт, и порой он подвергает их критике. Поначалу Толкина возмущает абсолютно безответственное отношение к вассалам в «Беовульфе», притом что они обязаны быть беззаветно преданными повелителю и погибнуть по их воле. Но затем он станет рассуждать о «героической любви и смирении». Словом, эстетическая система, которую Толкин создал под влиянием восхищения средневековым эпосом, обладала серьезным потенциалом воздействия на моральные нормы. Свободное от людей пространство Средиземья вряд ли можно считать идеальным местом для сохранения принципов человеческой морали. Да и возможна ли мораль там, где человеческое достоинство и сама жизнь ничего не значат, а человек не является высшей ценностью?

Со времен выхода в свет произведений «Король Золотой Реки» (Джон Раскин, 1841) и «Принцесса и гоблин» (Джордж Макдональд, 1871) элементы сверхъестественного сделались неотъемлемой частью сюжетов фэнтези. Средневековые, мистические, легендарные и фольклорные герои были призваны стать примером для подражания у детей. Такие персонажи, как Алиса («Алиса в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла), Венди («Питер Пэн» Джеймса Мэтью Барри) и Дороти («Волшебник из страны Оз» Лаймена Фрэнка Баума), обусловили восприятие фэнтези как детской литературы, что выразил К. С. Льюис в исследовании «О вкусах юношества». Тесная связь жанра фэнтези со сказкой предопределила антропоцентричную, гуманистическую интерпретацию произведений Толкина, несмотря на то что персонажи его волшебного мира прекрасно обходятся без людей. Толкин стал первым литератором, сделавшим главных действующих лиц нелюдьми, хоббитами, в книгах, ориентированных скорее на взрослую, чем на детскую читательскую аудиторию.

Монстр: новый эстетический идеал

Вампир — герой нашего времени?

«А на какой полке в вашем магазине издания Библии?» — «В разделе „Бестселлеры“. Сразу справа от романа „Сумерки“». Шутки шутками, но даже роман Стефани Майер (2005), переведенный на тридцать семь языков, нельзя считать непревзойденным рекордом популярности в этом жанре. На мировом рынке с ним успешно конкурируют другие вампирские саги — например, «Дневники вампира» (серия романов, автор — Л. Дж. Смит; авторы сценария и продюсеры телевизионной многосерийной версии — Кевин Уильямсон и Джули Плек, 2009) и телесериал «Настоящая кровь» (Алан Болл, 2008). По мнению Дэвида Пантера и Гленнис Байрон, «ни один другой монстр не может сравниться с вампиром — настолько этот образ долговечен, широко распространен и метафоричен»[380]. Для того чтобы оценить размах увлеченности вампирской тематикой, надо учесть, что соответствующая субкультура стремительно разрастается; здесь и ролевые игры, и невероятно популярные тематические интернет-сайты[381]. Американские и российские подростки выплескивают свои бурные эмоции на вампирских форумах: «Вот бы стать вампиром!»[382] Некоторые исследователи склонны даже считать, что жанр ужасов уже превращается в некоторую форму новой религии[383]. Российская публика так же увлечена вампирскими сагами голливудского производства, которые гораздо более популярны, чем вампиры, сделанные в России. Российская субкультура поклонников вампиров возникла в результате вампирского бума в англо-американской литературе и кинематографе, и она мало чем отличается от американской. Различий в вампирских сайтах по обе стороны Атлантики очень мало. На внешние рынки постсоветская вампирская продукция попадает редко. Так что «Ночной дозор» (1999) Сергея Лукьяненко скорее исключение, чем правило: после беспрецедентного успеха в России появился перевод на английский. Но такое весьма скромное присутствие российских текстов за рубежом не очень удивляет.