Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Схема взаимоотношений «человек — вампир» наиболее последовательно представлена у Стефани Майер — c не меньшей прямотой, чем у ее постсоветских собратьев по перу. У этого автора вампир — хищник в чистом виде. Вот что говорит Эдвард своей возлюбленной Белле: «Я самый совершенный хищник на земле, ясно? Тебя привлекает все: мой голос, грация, лицо, даже запах…»[430]

Хотя Эдвард утверждает, что вовсе не хочет пугать Беллу, все же ему не удается найти лучшего способа описать свое отношение к «лакомой подруженьке», чем по аналогии с пищей:

— Знаешь, у каждого свои вкусы. Кому-то нравится шоколадное мороженое, кому-то клубничное…

Я кивнула.

— Прости за аналогию с едой, лучшего объяснения не подобрать.

Я улыбнулась[431].

Оборотень Джеймс ведет себя более прямолинейно; почуяв присутствие Беллы, он восклицает: «Ого, да ты притащил закуску!» В «Настоящей крови» людей именуют «мясная закуска»[432] (66). В «Сумерках» хищническая суть вампиров трактуется как их уникальное свойство, достойное восхищения:

Как настоящие хищники, мы обладаем солидным арсеналом оружия: сила, скорость, быстрая реакция, не говоря уже о дополнительных качествах, которыми наделены лишь некоторые, например Эдвард, я и Кэри. Добавь к этому еще и физическую красоту! Мы совсем как плотоядные цветы, которые соблазняют, а потом губят[433].

С легкой руки автора «Сумерек» среди англоязычных поклонников вампирской тематики приобрел широкую популярность один эвфемизм. Оказывается, вампиры не убивают людей, они ими «питаются». Не будем забывать, что для Эдварда именно запах крови Беллы делает ее неотразимо привлекательной: в романе она описана как невзрачная девушка; на этот счет она шутит: «Наверное, по материнской линии я альбинос…». И вампир Стефан («Дневники вампира») периодически «питается» кровью своей подружки Елены Гилберт. А некоторые вампиры утверждают, что умерщвление людей — это ключ к самобытности. Вот диалог из «Дневников вампира»:

ЭНДИ. Но почему ты убиваешь людей?

ДЭЙМОН. Просто мне это нравится. Такова моя природа, моя сущность <…> А она хочет, чтобы я был лучше — получается, что я не могу быть самим собой. Ты понимаешь, в чем моя проблема, Энди?[434]

В результате симпатии публики оказываются на стороне обаятельного кровососа Дэймона в исполнении Яна Сомерхалдера, даже когда он заявляет: «Вампиры едят людей. Такова естественная иерархия пищевой цепочки»[435].

Вопрос «Кусать иль не кусать?» часто встает на страницах вампирских историй. Но даже если какой-нибудь вампир придерживается «вегетарианской» диеты, воздерживаясь от каннибализма, все равно человек остается естественной пищей для вампира. Для моего анализа особенно важно, что успех такого рода беллетристики, по мнению критиков, определяется именно способностью монстра (вампира или оборотня) превратить человека в пищу: «По-видимому, Райс упустила из виду тот факт, что читателю неинтересны оборотни с хорошим вкусом; читателю подавай оборотня, который уверен, что человек — это вкусно»[436] — пишет обозреватель «Вашингтон пост» по поводу романа Энн Райс «Волчий дар» (2012).

По сравнению с классическими историями современный вампир существенно преобразился. Вплоть до конца ХХ века в канонических вампирских нарративах — будь то «Дракула» Стокера, «Семья вурдалака» А. К. Толстого или многие другие повести, романы и кинофильмы — нападение вампира на человека считалось чем-то аномальным, нарушением природных и нравственных устоев. Человек никоим образом не расценивался просто как естественная добыча и пища для вампиров[437]. Главными действующими лицами были именно люди, а не вампиры. Оборотни, вампиры и ведьмы внушали лишь ужас и отвращение как воплощение смертельной опасности.

Напротив, в произведениях современной популярной культуры нелюди представляют собой эстетический идеал и структурируют повествование. Ожидается, что публика будет сопереживать именно монстрам, идентифицировать себя с их чувствами и помыслами. Трудно переоценить значение этого переворота: впервые в истории западной цивилизации человек стал рассматриваться просто как корм для других существ, пусть даже и вымышленных. Хищные звери, преступники-психопаты или пучеглазые пришельцы (какую бы форму ни принимал людоед в ту или иную эпоху) никогда прежде не воспринимались как эстетический идеал, как совершенные существа высшего порядка, которые именно в силу своего совершенства имеют право относиться к людям как к пище. В наши дни, наоборот, людоеды, «питающиеся» человеческой плотью и кровью, вовсе не вызывают чувство отвращения или моральное осуждение. Иногда монстры относятся к людям, как к любимым питомцам, иногда вежливо терпят общество смертных подруг; в любом случае, люди для них — существа низшего порядка, поэтому вполне естественно включить их в свое меню.