Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

В отличие от литературных предшественников, человек у современного монстра вызывает чувство глубокой разочарованности или откровенного презрения. Вот два характерных момента из «Дневников вампира». В первом случае Дэймон разъясняет Елене, почему идея стать человеком для него совершенно неприемлема:

ЕЛЕНА. Так ты скорее умрешь, чем станешь человеком; думаешь, мне это по душе?

ДЭЙМОН. <…> Да, по мне лучше смерть, чем быть человеком <…> Лучше умереть прямо сейчас, чем вспоминать на закате своих лет, как все было хорошо и каким я был счастливым. Елена, я тот, кто я есть, и менять ничего я не собираюсь[438].

А вот разговор Дэймона с вампиром Ребеккой, пожелавшей «возвратиться» в прежнее, человеческое состояние. Речь идет о том, насколько унизительно быть человеком:

ДЭЙМОН. Так ты хочешь исцелиться, в самом деле хочешь? Что ж, позволь мне дать тебе один совет. Взгляни на этих девушек — похоже, они счастливы. А лет через пять такая девушка выйдет замуж за посредственность, и у нее будет унылая карьера. И вот тут-то девушка начинает осознавать, что…

РЕБЕККА. Что же именно?

ДЭЙМОН. То, что тебе никогда не придется пережить. Что жизнь — это хлам, если ты средний человек. А в чем твое принципиальное отличие от них? Ты — вампир! Если же ты примешь решение и станешь человеком, ты просто никто и ничто. Поверь мне, лучше забыть об этом проклятом исцелении раз и навсегда[439].

Вот еще пара характерных реплик из диалога между братьями-вампирами Дэймоном и Стефаном:

СТЕФАН. Они люди, Дэймон. Она не марионетка, и живет она не ради твоего удовольствия, не ради того, чтобы мог к ней присосаться, когда тебе заблагорассудится.

ДЭЙМОН. А куда она денется. Они все такие, они-то и будут только тем, что я пожелаю[440].

Безграничное презрение к людям — вот основа мировосприятия современных монстров. Дэймон продолжает рассуждать о вампирской сути:

Она сказала «прощай» роду человеческому <…> Это просто выключить, как нажать кнопку. <…> Коль скоро ты вампир, ты не испытываешь чувств — никакой вины, стыда, сожаления. Ну так что, если можно нажать кнопку, сделаешь это? <…> Я — да, вне сомнений [нажал кнопку. — Д. Х.], и вот отчего, Рик, со мной так весело[441].

Такие установки типичны для большинства современных вампирских историй. Пример — «Выживут только любовники»: вампирская пара решила для себя, что род людской обречен. Эти двое уничижительно именуют людей «зомбированные». Характерен финал этой картины: эта пара, Адам и Ева, изначально воздерживавшаяся от человеческой крови, начинает охотиться за супружеской парой. А главный герой «Ночного дозора» — вампир, который, казалось бы, был сначала дружелюбен по отношению к людям, саркастически обращается к человечеству: «Я что, должен тратить свою жизнь ради вас?»[442]

Новый образ нелюдей в современных книгах и фильмах заставляет задаться вопросом: как эстетическая идеализация монстров отражается на восприятии человеческой личности? Этот вопрос до сих пор остается без должного внимания, несмотря на многообразие интерпретаций вампирской темы. Коль скоро люди рассматриваются как пища для существ более высокого порядка (существ не только более могущественных, но и более приятных в эстетическом плане), то, по-видимому, речь идет о радикальном пересмотре статуса человека. Современные вампирские истории ставят под сомнение (если вообще не отвергают полностью) идею человеческой исключительности.

В этой связи напрашивается параллель между интеллектуальным климатом XVIII века, временем возникновения готического романа и сегодняшним днем. Авторы готического романа, например Мэри Шелли, были осведомлены о философских спорах в Англии об особенностях рода человеческого по сравнению с другими живыми существами[443]. Однако в то время научный прогресс являлся мощной идеологией, сулившей оптимистические перспективы постоянного и непременного совершенствования как общества в целом, так и человеческой природы. В силу этого любые противоречия относительно статуса человека решались в пользу концепции человеческой исключительности.

В наши дни, разочаровавшись в теории прогресса и рационализме, мы являемся свидетелями совершенно противоположной тенденции, и эти дебаты приобретают противоположный смысл. Науки о человеке сходятся в том, что граница между людьми и нелюдьми размыта. Антропологи отвергают понятие человеческой исключительности, утверждая, что нет принципиальной разницы между человеком и земляным кротом, и продвигают сетевой анализ, причем всем задействованным в нем объектам, будь то люди, книги или лабораторные крысы, приписывается одинаковый статус и все они рассматриваются как равноправные участники социального взаимодействия[444]. Иными словами, даже гуманитарные науки активно вовлечены в процесс негативной переоценки статуса человека.