Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

В попытках объяснить увлеченность публики темой серийных убийств исследователи исходили из того, что дискурс, приравнявший серийного убийцу и вампира, возник из стремления поддержать консервативные взгляды на мораль и создать обоснование для политического контроля[472]. И Дженкинс, и Шмид подчеркивали важную роль ФБР в создании этого феномена. Хотя вполне возможно, что ФБР и внесла свой вклад в изначальную увлеченность публики тематикой серийных убийств, один этот факт недостаточен для того, чтобы объяснить неуклонное возвышение этой новой звезды популярной культуры. Более того, сравнение с вампиром могло носить отрицательный характер до начала 1990‐х, но оно точно утратило негативный и приобрело позитивный характер в конце 1990‐х годов. Дженкинс упоминает о возросшем значении протестантизма в 1980‐е и 1990‐е годы и считает, что этот фактор способствовал приданию образу серийного убийцы дополнительного готического оттенка, позволив этому персонажу трансформироваться из преступного психопата в современного монстра. Хотя, возможно, протестантизм и повлиял на этот бум чудовищ, однако их колоссальная массовая популярность и, в особенности, идеализация не могли быть связаны только с изменениями в религиозном мировоззрении приверженцев протестантизма. Дженкинс обращает внимание на угасающий интерес к психологической мотивации серийного убийцы[473]. Эта точка зрения подкрепляет мой аргумент относительно того, что человек и его мотивация становятся все менее интересны по сравнению с увлечением нелюдьми, чьи действия находятся за пределами человеческой морали и психологии. Этот процесс демонстрирует принципиальную перемену в отношении к человеку и не может быть однозначно связан с политической или религиозной конъюнктурой.

Таким образом, серийный убийца — реальный или вымышленный — наравне с другими монстрами превращается в фигуру на редкость притягательную, благодаря тому что совершаемые им (реже ею) злодеяния выводят его за рамки традиционной морали, до которой ему нет никакого дела. Серийный убийца — символ отрицания неприкосновенности человеческой жизни. И, вероятно, именно в этом кроется причина исключительной популярности этого персонажа.

Вампир и каннибал

В начале 1990‐х годов образы каннибала, вампира и серийного убийцы стали сливаться воедино. Демонстрируемое ими отношение к людям способствовало дальнейшей совместной эволюции этих образов. С этой точки зрения особое место принадлежит двум кинофильмам — «Молчание ягнят» (1991) и «Ганнибал» (2001):[474]

Энтони Хопкинс слился с образом Ганнибала Лектера настолько, что обильные восторги в адрес актерской работы Хопкинса вполне могут быть восприняты как непроизвольное восхищение сыгранным им персонажем — то есть каннибалом Лектером[475].

После того как в 1992 году фильм «Молчание ягнят» был удостоен премии «Оскар» в пяти основных номинациях, начался «культ» Ганнибала Лектера. Дело тут не только в несомненных художественных достоинствах картины: публика восторженно восприняла чудовищного главного героя.

Вплоть до конца 1980‐х — начала 1990‐х годов серийные убийства и людоедство воспринимались как проявление первобытной дикости; серийных убийц уподобляли хищникам вроде тигра[476]. С тех пор же, как серийный убийца Джеймс Хуберти впервые употребил словосочетание «охота на человека», образ беспощадного двуногого хищника прочно внедрился в популярную культуру. В 1990‐е годы «охота на людей» стала исключительно популярной темой, а отрицание понятия человеческой исключительности превратилось в девиз популярной культуры.

Любопытно сравнить различные ипостаси Ганнибала Лектера — классического Лектера, персонажа романов Томаса Харриса и кинообраза, созданного Хопкинсом, с одной стороны, и с другой — Лектера, каким его сыграл Мадс Миккелсен в телесериале «Ганнибал» почти двадцать лет спустя (постановщик Брион Фуллер, 2013–2015). И в романах, и в картине 1991 года Лектеру присущи некоторые вампирские черты. По мнению монтажера фильма Крейга Маккея, «он все это заглатывает очень по-вампирски, запрокидываясь назад». В сценарии один из охранников спрашивает Клариссу Старлинг: «А он что, вампир?»[477] Лектер обладает выдающимся интеллектом. В романах в его имени заключен парадокс: Ганнибал/Каннибал Лектер/Лектор, что подчеркивает интеллектуальность этого людоеда. Подобная «эстетизация» серийного убийцы и каннибала была бы невозможна, если бы не произошли глубокие изменения в представлениях о ценности человеческой жизни и в восприятии монстров. Однако в 1991 году все еще требовалось хоть какое-то моральное оправдание такого отношения публики к Ганнибалу в исполнении Хопкинса: