В работе «Готическое общество: морфология кошмара» (2007) я показывала, что постсоветские чудовища из книг и фильмов символизируют неосознанную историческую память о сталинском режиме. Я утверждала, что анализ постсоветской фэнтези позволяет обнаружить скрытые механизмы того, как неосознанная и неосужденная память о терроре продолжает коррумпировать и уродовать постсоветское общество[517]
. В этих вампирских сагах вампиры обращаются с людьми так же, как охранники с узниками лагерей, — вот в каком виде всплывает подавленная память о сталинских репрессиях. Постсоветские книги и киноленты, о которых идет речь, не имеют ничего общего с реализмом; тем не менее с их помощью можно понять российские реалии потому, что эти произведения отображают меняющиеся представления о морали и об обществе. В «Готическом обществе» речь шла об опасности исторической амнезии, которая стала важным орудием путинской политики памяти, направленным на реабилитацию сталинизма[518].Постсоветская культурная продукция отличается от западной тем, что иллюстрирует складывающийся российский общественный порядок. Вымышленные готические монстры — отличная метафора неосредневековой готической цивилизации, черты которой проступают в нынешнем российском обществе. То, как монстры обращаются с людьми, заставляет вспомнить премодерные обряды и представления об обществе. В основе межличностных отношений сейчас мы наблюдаем квазифеодальную социальную зависимость наряду со стремительной дегуманизацией «низших сословий», уделом которых, судя по всему, может стать закрепощение, пассивное признание условного характера собственности и полное отсутствие независимой судебной системы. Готическое общество создает образы и язык для концептуализации этих перемен, которые коренятся в советском непоправимом прошлом, в советском ГУЛАГе. Путинский режим превращает память палачей в национальную историю[519]
. Хотя в настоящее время в США и Европе танатопатия не имеет политической подоплеки, а готическая эстетика представляет собой сугубо культурный тренд, пример России показывает, что при определенных условиях антигуманистическая эстетика может стать знаком важных социальных и политических перемен.ГЛАВА 4.
ГАРРИ ПОТТЕР, ТАНЯ ГРОТТЕР И СМЕРТЬ В ПОДРОСТКОВОМ РОМАНЕ
Почему книги о Гарри Поттере «превзошли по объему продаж все детские серии в подлунном мире»?[521]
Этот вопрос преследует авторов обширного корпуса текстов о мальчике-волшебнике, составляющего уже более семи тысяч наименований. Критики в ожидании миллионных тиражей и рекордных продаж пытались подсчитать даже количество грузовиков, необходимых для доставки очередного тома жаждущим читателям. Расцвет глобальной развлекательной франшизы, пустившей ростки на благодатной почве популярной культуры, приводит в изумление многих. Безусловно, ареал распространения поттеромании отнюдь не ограничивается рамками популярной культуры: в последнее время книги о Гарри Поттере включаются в программы самых престижных университетов — достаточно упомянуть Даремский и Йельский, причем в последнем — с официально заявленной целью исследования «таких христианских понятий, как грех, зло и воскресение»[522]. Менее амбициозные учебные заведения предлагают «опыт Гарри Поттера» в качестве внеаудиторных занятий[523]. Повсюду прибегают к «Пособию по колдовству от начальной школы до колледжа», дабы побудить студентов лучше учиться и овладевать навыками лидерства[524]. И ведь образование — не единственная сфера процветания поттеромании. Психологи при анализе поведения детей используют даже таких персонажей поттеровской серии, как нежить и оборотни, в полной уверенности, что их изучение способно помочь «молодым людям научиться преодолевать умеренно выраженные чувства тревоги и беспокойства, а также депрессивные состояния»[525]. Можно только догадываться о количестве психологов, которые на самом деле вводят Гарри Поттера в сеансы психотерапии.