Читаем Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма полностью

Фактически история Гарри начинается, когда тетка Петунья приходит его будить и он, как и многие его предшественники в течение двух предыдущих столетий, пытается вспомнить приснившийся сон[561]. Подобно им, Гарри склонен интерпретировать происходящие с ним необычайные события как сон[562]. На самом деле читатель вообще не может быть уверен, действительно ли Гарри проснулся в самом начале романа или у него имело место «ложное пробуждение», а это может означать, что вся история — лишь пересказ его кошмара, в котором только одно действующее лицо — он сам. Это впечатление усиливается элегическим завершением его приключений, когда он «уже ни о чем не думает, кроме кровати с балдахином, ожидающей его в Башне Гриффиндора»[563]. Как и в состоянии реального кошмара, ощущение тревоги и неизвестности преследует читателя от начала до конца[564]. Как и многие другие литературные протагонисты (жертвы придуманных кошмаров) до него, Гарри часто просыпается с бешено колотящимся сердцем, «взмокший от холодного пота»[565]. Возникая от книги к книге все чаще, кошмары Гарри становятся и все более страшными[566]. Большинство из них фокусируется на преследовании, вписывающемся в структурные рамки сюжета — попытки Гарри избежать смертельной опасности[567]. Часто его кошмары предсказывают события, которые рано или поздно происходят в литературной реальности романа[568]. Говоря о «литературной реальности», я имею в виду то, чтó мы, читатели, считаем правдоподобным в литературном произведении, то, что охотно принимаем как достоверный рассказ о жизни, изображенной в художественном тексте. Пророчества, как и кошмары, сбивают у читателя чувство времени и запускают повествование в обратном порядке, помогая тем самым воспроизводить особую темпоральность кошмара[569].

Следующее клише гипнотики, используемое Ролинг, — это препятствия, которые часто мешают Гарри что-то рассмотреть: он заглядывает за углы, в щели или сливные отверстия раковины в ванной[570]. В критические моменты повествования он либо часто-часто моргает, либо смотрит «чуть-чуть прикрыв глаза»[571]. В «Тайной комнате», например, он слышит свистящий шепот, приказывающий василиску его убить, и крепче зажмуривает глаза, чтобы эта тварь не уставилась в них и не убила его своим взглядом[572]. Действие часто происходит в темноте, очертания предметов расплываются[573]. Или это очередная степень близорукости Гарри, которой и до него страдали многие протагонисты, подверженные ночным кошмарам? Зрение у него часто «затуманивается», или ему кажется, что все вокруг «расплывается в мутном водовороте»[574]. Текст упорно фокусируется на дурноте и головокружении, на скорости движения, когда все сливается в «вихре цвета и звука». Кошмар, полет и преследование редко описываются без упоминания о том, что у Гарри «голова идет кругом» или его «клонит в сон», а вокруг все вращается, «вертится», несется в вихревом потоке[575]. Или же он проваливается «во что-то леденяще холодное и черное, будто его засасывает в темный водоворот»[576]. Цель таких описаний — дезориентировать читателя, вытеснить привычное восприятие действительности и выстроить ассоциации со звуковыми и визуальными эффектами кинематографических кошмаров.

Повторение — слов, фраз и целых пассажей, — также присутствующее в прозе Ролинг, было оценено как прием, усиливающий увлекательность ее описаний[577]. Повторяющиеся фразы на самом деле помогают ошеломить читателя, сбить его с толку. Вместе с призрачным вращением и головокружением они глубже погружают читателя в наркотический транс кошмара. В сущности, бессмысленные слова и фразы вроде Expecto patronum![578] или Expelliamus![579] запускают кошмары Гарри и сигналят восприимчивым юным читателям, чтобы они готовились войти в трансоподобное состояние.

Точка в пустоте — еще один прием литературной гипнотики, вызывающей кошмарный транс у протагониста (и у читателя), и этому приему также отведена своя роль. Достаточно одного примера: в книге «Кубок огня» Гарри засыпает во время урока, и ему снится, что он летает. Этот счастливый сон оборачивается кошмаром, когда взгляд Гарри фиксируется на точке, которая сначала материализуется в дом, а затем — в темное окно[580]. Гарри слышит, что Волан-де-Морт собирается его убить, видит шипящую змею и смотрит, как пытают Петтигрю. После того как Волан-де-Морт произносит одно из этих магических слов, Гарри, теряя контроль над своим телом и чувствами, начинает кричать от боли. А придя в себя, видит, что вокруг него столпился весь класс. Когда он встает на ноги, «встревоженные дети» отступают[581]. Профессор Трелони сообщает Гарри, что он «катался по полу и держался за шрам на лбу»[582].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.

Настоящая книга — монографическое исследование, посвященное подробному описанию и разбору традиционных народных обрядов — праздников, которые проводятся в странах зарубежной Европы. Авторами показывается история возникновения обрядности и ее классовая сущность, прослеживается формирование обрядов с древнейших времен до первых десятилетий XX в., выявляются конкретные черты для каждого народа и общие для всего населения Европейского материка или региональных групп. В монографии дается научное обоснование возникновения и распространения обрядности среди народов зарубежной Европы.

Людмила Васильевна Покровская , Маргарита Николаевна Морозова , Мира Яковлевна Салманович , Татьяна Давыдовна Златковская , Юлия Владимировна Иванова

Культурология