Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Вот почему всякое утверждение, что поскольку «безумие детерминировано культурой, то по колдовским меркам Гарри Поттер не болен», абсолютно лишено смысла[741]. А уж рассматривать эти книги в качестве «терапевтического средства», как это делают некоторые психоаналитики, и подавно[742]. Восхищение медицинских работников поттеровской серией и в самом деле вызывает серьезное беспокойство. (Некоторые доходят то того, что заявляют, будто Поттериана помогает в «предотвращении травмы»![743]) Это не значит, что литературные описания психических болезней не способствуют пониманию сложных патологий. Однако движущим мотивом литературы такого рода должно быть что угодно, только не коммерческий успех.

Когда говорящие имена говорят чересчур много

Серия содержит дополнительное доказательство того, что рассмотренные выше двусмысленные трактовки проистекают не из произвольной игры ассоциаций, а умышленно вписаны в историю о Гарри Поттере. Ролинг уделяет пристальное внимание выбору имен для своих персонажей, и, как уже отмечали критики, эти имена прекрасно раскрывают ее намерения в отношении их носителей[744]. Этимология и символика этих имен тем не менее не отличаются ни особой изысканностью, ни сложностью расшифровки. Возьмем имена двух центральных персонажей: Гарри Поттера и Волан-де-Морта — и постараемся понять, как они связаны друг с другом.

Помимо вампирического Волан-де-Морт («Полет Смерти»), этот псевдоантагонист имеет еще одно имя — Том Реддл (в оригинале Riddle — «загадка»). Если прочитать «Том» задом-наперед, получится «мот», а mot в переводе с французского — «слово», что сводит имя к «словесной головоломке». В чем же суть этой головоломки? На протяжении многих лет Ролинг меняла свои «показания» о Волан-де-Морте как персонаже и на вопросы о его прототипе отвечала уклончиво. Как-то раз она обмолвилась, что «не списывала Волан-де-Морта ни с какого реального лица»[745]. А в 2006 году призналась, что Волан-де-Морт, которого она называет «психопатом», был задуман вовсе не как персонаж, а как эмоция, как воплощение страха смерти[746].

Так кем же выставлен Волан-де-Морт — подлинным действующим лицом или олицетворением болезни Гарри, его измененного психологического состояния и нездоровых видений? Вот в чем истинная «загадка» имени Волан-де-Морта, и она объясняет его связь с Гарри. Том-Реддл-Волан-де-Морт — это ребус сумасшествия Гарри, ребус, предлагающий еще одну возможную интерпретацию двусмысленной истории мальчика: он совершает самоубийство, с тем чтобы вернуться к жизни в виде вампира, одного из живых мертвецов. Гарри — лунатик, возомнивший себя всемогущим магом, вампиром (Волан-де-Мортом), гигантской змеей и мальчиком-волшебником «в одном флаконе». Во время припадков, в кошмарах и делюзиях больной мальчик видит этих смертельных врагов, сцепившихся в вечной борьбе:

Змея шуршала по грязному, замусоренному полу, и он убил мальчишку, и все же он сам был этим мальчишкой… <…> Это он — Гарри. Гарри, не Волан-де-Морт. <…> Он открыл глаза[747].

Этот факт разрешает «загадку его бытия» (как Дж. М. Барри однажды высказался по поводу Питера Пэна). И, возможно, именно по этой причине Ролинг так сбивчиво отвечала на вопросы о своих замыслах. В частности, это проясняет, почему ей на заре популярности было проблематично объяснить, с какой целью Волан-де-Морт охотится за Гарри, — как, например, в следующем интервью:

Дж. К. Р.: Когда он был годовалым ребенком, его пытался убить самый злой колдун всех времен. Он убил родителей Гарри, а потом пытался убить его самого — пытался его проклясть.

Д. Р.: Почему?

Дж. К. Р.: Не могу сказать. Это вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов. Не могу сказать. Он… Гарри… сам еще не знает. Сначала это должен выяснить Гарри, а там и мы узнаем[748].

По той же причине, когда ее спрашивают: «Как вы думаете, почему ваши книги пользуются таким успехом у детей?» — она отвечает, что это «трудный вопрос»:

Дж. К. Р.: Это такой… такой очень трудный вопрос, потому что… не буду лукавить, я написала то, что хотела написать. <…> Просто я хочу писать так, как мне пишется в данный момент, и я получаю от этого удовольствие, я делаю это по-своему, не пытаясь, знаете ли, работать по шаблону[749].

Кто бы мог заподозрить писателя в том, что он «будет лукавить», отвечая на заведомо комплиментарный вопрос об огромном успехе его книг у детей? Ни у кого не было причин подозревать Ролинг в том, что она что-то скрывает от читателей — прячет «у всех на виду». В интервью она вышла из положения, заявив, что не хочет «работать по шаблону». Но из того же интервью мы узнаем, что у нее таки был готовый план всех семи книг, который дожидался своего часа аж с 1992 года[750]. Стало быть, на самом деле ответ у нее есть, но не тот, который она заготовила для своих юных читателей[751].