Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Каким образом описываются в романе другие смерти? Убийство Фрэнка Брайса, второстепенного персонажа, садовника Реддлов, представлено следующим образом: его палка «со стуком» упала на пол, затем «рот у него открылся, и он испустил вопль», очень громкий вопль. «Грянул гром, вспышка зеленого света ударила по глазам», и «его мертвое тело рухнуло на пол». Он умер, говорят нам, и только «спустя мгновение» упал на пол[763]. Отсутствие каких-либо ясно выраженных физиологических, философских или даже эмоциональных рефлексий делает эту смерть, сопровождаемую каноническим «громом и молнией», очень похожей на смерть того паука. Поскольку светозвуковое шоу задумано не для того, чтобы передать чувства и страхи жертвы в момент смерти, то существует лишь мизерная вероятность, что читатель будет сильно сочувствовать этому бедолаге. Смерть здесь гораздо больше напоминает сценки насилия из мультфильмов или компьютерную игру, чем художественное описание человеческой трагедии[764].

Фрэнк Брайс был стариком. А как обстоит дело с молодыми жертвами? Убийство Седрика, однокашника Гарри, обрисовано с аналогичной объективизацией: та же «вспышка зеленого света», тот же звук падения «чего-то тяжелого» и вид «распластанного тела» на полу. Подробности и здесь поразительно скудны. Мертвый Седрик даже тривиализирован: изображен с «пустыми» глазами, «полуоткрытыми губами» и «удивленным лицом». Единственный намек на художественность в данном случае — это избитая метафора, когда пустые глаза жертвы сравниваются с «окнами нежилого дома»[765]. Снова нам показывают, как выглядит тело, ни словом не обмолвившись о том, какие чувства могла испытывать жертва, причем ни само событие, ни труп, описанный так натуралистично, нельзя считать вполне адекватными средствами для пробуждения читательской симпатии. Позднее нам сообщат, что Гарри был в ужасе[766]. Но образ, который у нас остается, более адекватно передает типично вуайеристический характер наблюдения маньяка-убийцы за своей жертвой.

Мы проанализировали смерти второстепенных персонажей. Как же обстоит дело с главными? С большим ли состраданием описаны их смерти? Вот как обрисована кончина Дамблдора: его убивает «струя зеленого света», ударившая ему в грудь. Глазами Гарри мы видим, как Дамблдора «подбросило в воздух» и как «на долю секунды старый волшебник завис под сверкающим черепом, а потом, как тряпичная кукла, медленно перевалился спиной через стену башни и исчез»[767]. Подобное овеществление человека определенно выходит за рамки всего того, что мы видели до сих пор: тело наставника Гарри и образца для подражания уподобляется «тряпичной кукле», зависшей в воздухе, а затем медленно — комично в своей беспомощности — повалившейся вниз. И здесь не требуется никакое психологическое сродство: разделаться с человеком не стоит труда, и, как только он умирает, его тело довольно комично «опредмечивается», изображенное в виде зависшей в воздухе игрушки или паука. Нам рассказывают о том, как Снегг «умоляет» Дамблдора, и сообщают, что это «испугало» Гарри. Но вызывает ли это у читателя сочувствие к нему? О Гарри говорится, что после происшедшего «все его тело содрогалось и болело, каждый вдох отдавался в груди острым уколом»[768]. От читателя, как обычно, ожидается, что физические страдания вызовут у него более сильное сочувствие, чем страдания душевные[769].

Но больше всего ошеломляет рассказ об убийстве девочки Миртл. Одноклассницы донимают ее насмешками, и она прячется от них в кабинке туалета. «Я заперлась на задвижку, — рассказывает она, став привидением, — и стала плакать. Потом услышала, что в туалет вошли, и <…> я умерла»[770]. Поначалу нам почти ничего не известно об обстоятельствах смерти Миртл. Мы узнаем, что одноклассницы никогда ее не любили, потому что она вечно дулась и брюзжала: «Про меня про живую все забывали. А уж когда я умерла, мое тело и не искали»[771]. В конце привидение Плакса Миртл (такого прозвища она удостоилась из‐за вечной плаксивости) рассказывает свою историю, которую воспринимают как дешевый фарс, чуть ли не балаган. «Хлюпающее» создание «с опухшими глазами», которое всегда плачет, вспоминая о своей смерти[772] («этакий гротескный карнавализованный типаж», как выразился один «проницательный» критик[773]), она почти все время сидит в бачке унитаза, из‐за чего Гарри — и читателю — трудно удержаться, чтобы не представить, как Миртл засасывает в канализацию «вместе с содержимым унитаза» и уносит в озеро. Автор не желает, чтобы читатель пропустил этот момент, ведь, по словам Миртл, все именно так и происходит: «Иной раз сижу в бачке, кто-нибудь спустит воду, глядишь — я и в озере»[774]. Дабы усилить комедийный эффект, автор придает речи девочки напыщенность, заставляя ее звучать одновременно и претенциозно, и нелепо, даже когда она описывает собственное убийство:

Миртл в мгновение ока преобразилась, буквально расцвела на глазах, точно еще никто не задавал ей столь лестного вопроса.