Заниматься любовью, как порнозвезда

Солнце село; вышел Джек и сказал мне, что яхту починят утром, так что мне лучше забраться внутрь и поспать. Но я глаз не могла сомкнуть возле этого чудовища. Мне пришлось ночевать в спальном мешке на берегу. Туда же забрался Джек; он держал меня в объятиях, пока я дрожала и всхлипывала несколько часов подряд. За всю ночь он не произнес ни слова. А я думала об одном: Проповедник проделывал такое и раньше, и Джек знал об этом; быть может, он даже сам предложил меня ему. Эти мысли терзали меня всю ночь, пока я не отключилась. Я поняла, что не могу доверять ни Джеку, ни кому бы то ни было.

Надо же — когда мы проснулись, яхта снова была в порядке. Я и по сей день не знаю, действительно ли она барахлила, или же Проповедник хотел, чтобы я успокоилась за ночь, прежде чем отправлять меня обратно в реальный мир. Попади я домой сразу, я бы точно сообщила обо всем и отцу, и полиции — до того силен был шок.

Когда мы вернулись на пристань, я попросила Джека отвезти меня домой. Ехали мы в молчании. То и дело он протягивал руку, чтобы приласкать меня. Я не могла дождаться, когда наконец выберусь из машины.

Я заставила Джека высадить меня у подножия холма за полкилометра до дома, чтобы отец не узнал, с кем я была. Было восемь утра — восемь часов после условленного времени. Весь оставшийся путь вверх по холму я прошла, раздумывая, что же сказать отцу. Я превратилась в жалкую тень той девочки, которая вышла из дому накануне.

Я добралась до входной двери, всунула ключ в замок и повернула ручку, надеясь, что отец на дежурстве. Но вот он был — сидел на кушетке в гостиной и просто ждал меня.

Как мне всегда хотелось, чтобы папа был мной доволен. Мне никогда не нравилось попадать в переделки. Брат вел себя настолько хуже — а влетало вечно именно мне. Я была хорошей девочкой и постоянно пыталась доказать это папе.

— Где ты была? — спросил он наконец — очень спокойно и сдержанно. У моего отца, послужившего лейтенантом во Вьетнаме и офицером полиции в Лас-Вегасе, нервы давно уже не реагировали на адреналин. Чем плачевней или опасней оказывалась ситуация, тем спокойнее он становился. За все шестнадцать лет он на меня ни разу не наорал.

Я прокрутила в мозгу все возможные отговорки.

— Я не знала, сколько времени прошло, — сказала я. — Яхта сломалась, и мы еще заблудились на обратном пути.

— Вот что, — произнес отец. Голос его и в самом деле стал повышаться, кожа вокруг морщин на лице налилась краской. — Больше я этого терпеть от тебя не стану. Всего этого вранья собачьего.

Его реакция меня ошеломила. Я почувствовала, как закипает во мне вся злость — и, хуже того, разочарование. Все, что накапливалось и таилось долгие годы, прорвалось наружу. С тех пор как мать умерла от рака, когда мне было три года, мы с Тони оказались предоставлены самим себе, пока отец пытался совладать со своим горем. Полностью он так и не оправился. Он погрузился в работу, менял одну партнершу за другой, а мы с Тони росли сами по себе.

Но несмотря ни на что, я любила его так, что порой не засыпала до полуночи, дожидаясь его возвращения домой. Я никогда не чувствовала себя в безопасности, пока не слышала, как хлопнула дверь, как зашуршала его униформа.

Подростком я научилась радоваться его отсутствию — оно избавляло меня от той мороки, что мучила моих друзей, восстававших против строгости своих родителей. Как я порой тосковала по кому-то, с кем можно было бы обсудить мои проблемы, — или по кому-то, кто хотя бы просто обнял меня, помог бы обрести почву под ногами в путаном этом мире, — но я знала, что это будет не мой отец. И дело не в том, что он обо мне не заботился — просто он не знал, как это выразить. Расскажи я ему о мальчишках, подбивавших меня заняться с ними сексом, он бы скорее этим парням шеи посворачивал, чем рассказал мне о птичках и пчелках. Когда я принесла домой написанное мною стихотворение про то, насколько мне одиноко и как сильно я его люблю — шитая белыми нитками мольба о помощи, папины глаза наполнились слезами, но он никогда так и не заговорил об этом, так и не попытался решить эту проблему. А потом уже и я не пробовала до него достучаться.

Так по какому праву он злится из-за того, что я поздно вернулась домой, — особенно если учесть, через что я прошла! Отец нужен был мне как никогда прежде — чтобы быть рядом, чтобы понять. А вместо этого? «Больше терпеть не стану». Да он и не начинал. До меня дошло, что я действительно сама за себя, и некому все это понять, и никуда мне не деться.

— Да пошел ты, пап! — заорала я. Никогда в жизни я с ним такие разговаривала. — Что значит «больше»? Да тебе, козел, всю жизнь на меня положить было! Я взрослая женщина, что захочу, то и буду делать на хрен! Мама бы со мной так не поступила!

У самой в голове не укладывалось, что я действительно все это произношу.

Папа оцепенел. Он рухнул обратно на кушетку.

— Я с этим возиться не стану, — произнес он. — Я тебя в приют отдам. В моем доме ты не останешься.