Запад

У меня перед глазами всё ещё плавали пятна неожиданной вспышки, но сквозь них удалось разглядеть, что подруга стоит, запрокинув голову, хлопает в ладоши, а по её лицу скользит призрачный белый свет. Прищурившись, я посмотрела вверх.

Сияющая комета, сорвавшаяся с ложа Пчёлки, теперь плыла в вышине над нами и рассыпалась, рассыпалась в разные стороны веером серебряных искр, рассекающих небо короткими пронзительными росчерками. Падучими звёздами.

— Загадывай скорее! — крикнула мне Яринка, выглядевшая совершенно счастливой. — Звездопад!

Да, это был звездопад. Наш с ней долгожданный звездопад, заслуженный, выстраданный. И я мысленно заметалась, пытаясь из десятков желаний, начиная от совершенно мелочных и глупых, заканчивая глобальными, касающимися мироздания в целом, выбрать одно — самое главное, самое заветное… Но не успела. Белая комета, уже опускающаяся, уже завершающая свой полёт, вдруг снова вспыхнула, с треском разбрызгав вокруг себя целый сноп искр-звёзд, и медленно погасла, став сначала тускло-жёлтой, затем оранжевой, и, наконец, исчезнув совсем.

— Успела? — шепнула Яринка, сразу притихшая и погрустневшая, словно весь её детский восторг сгорел вместе с нашими падучими звёздами. — Загадала?

Я покачала головой, удивляясь, как сильно меня это расстроило. Будто не было у нас других причин для печали!

— Ничего… — начала утешать подруга и вдруг опять просияла. — Дайка! У нас же есть ещё такие стрелы! Мы можем снова устроить звездопад! Много раз!

Не дожидаясь моей реакции, она метнулась к россыпи стрел на асфальте, начала лихорадочно перебирать их в поисках нужной. Я, тоже обрадованная, хотела помочь ей, но заметила краем глаза проблеск света в темноте у руссийского берега. Повернула голову.

— Ярин…

Плечом к плечу мы медленно подошли к перилам, не сводя глаз с дрожащего жёлтого огонька. Огонёк слегка раскачивался вверх-вниз и, кажется, приближался.

Подруга сообразила первой.

— Лодка! — задохнулась она. — Эти… возвращаются!

Эти: Михаил Юрьевич, его «ребята» и Дульсинея Тарасовна… хотя нет, Дульсинею Тарасовну, скорее всего, оставили на берегу — несомненно возвращались. Возвращались, удивлённые и встревоженные диковинной иллюминацией, устроенной нами над ночной рекой. Возвращались, твёрдо намеренные на этот раз забрать нас с остатков моста, пусть даже силой. Сделать это под видом заботы и нежелания оставлять двух малолетних дурёх на верную смерть в диком краю, а на самом деле — вновь преследуя свои цели и выгоды.

— Ну что, поплывём? — опять спросила Яринка, и на этот раз я ответила:

— Да!

Поплывём, потому что, несмотря на всё произошедшее, я не хочу стрелять ни в Михаила Юрьевича, ни в кого-либо другого. Поплывём, потому что, даже если впереди нас никто не ждёт, это лучше, чем возвращаться назад. Поплывём, потому что Яринка права, и мы в одном шаге от исполнения своей некогда заветной мечты — вырваться за железный занавес Руси, попасть на Запад… и ничего, что он вдруг оказался на Востоке.

У меня не было времени попрощаться ни с Пчёлкой, которая так и осталась лежать там, где я её выронила, ни с курткой Дэна, ни с самим этим скорбным местом, где мы мы в последний раз были вместе. И, наверное, к лучшему: очередного прощания я могла уже и не выдержать.

Мы начали торопливо выбираться из платьев, из дурацких неудобных закрытых платьев, которые так раздражали нас, уже привыкших в Оазисе к джинсам и шортам. Под платьями, благодаря всё той же руссийской чопорной «моде», были у меня и у подруги ещё лёгкие комбинации, иначе отправляться бы нам в опасный заплыв нагишом. Платья упали на асфальт, за ними последовала обувь, за обувью — колготки. Когда мы, босые, налегке, чувствуя голой кожей ласку ночной прохлады, побежали к краю моста, я впервые со времён нашего с Бранко путешествия на машине по бесконечным дорогам, почувствовала себя по-настоящему свободной.

Ой-ой-ой… мысль, что мы слишком поторопились бросать обувь, пришла мне в голову, как это обычно бывает, опосля, когда узкие ступеньки-скобы больно впились в незащищённые ступни. Яринка, следовавшая за мной, тоненько взвыла и заспешила вниз, чуть не наступая пятками мне на макушку. Так что получилось даже лучше: мы с ней спикировали к воде, как чайки, не успев испугаться ни высоты, ни темноты, которые, дополняя друг друга, делали этот спуск весьма рискованным.

И снова — ой-ой-ой! Вода Амура, казавшаяся такой спасительно прохладной при дневной жаре, сейчас обожгла холодом. Вода не привычного мне Чёрного моря, но сибирской реки, неласковой к ночным купальщикам.

Скобу, за которую держалась руками, я отпустила сразу, лишь только пальцы ног почувствовали влагу, и поэтому окунулась в реку с головой. Вынырнула, вытаращив глаза и молотя руками, хотела предупредить Яринку, чтобы погружалась постепенно, но дыхание перехватило от озноба. Так что подруга разделила мою участь и снова заверещала.