Запад

Но теперь, когда эти вопросы приходили ему в голову, он испытывал болезненный укол в сердце, и, по мере того как проходили месяцы после отъезда из фактории торговца мехами и они с мальчиком продвигались на запад, он все яснее сознавал, что все меньше и меньше думает об исполинских животных и все больше и больше о Бесс. Он ловил себя на опасении, что, продолжив свое путешествие, рискует никогда не вернуться домой, и задавался вопросом: не слишком ли высокую цену он платит за поиски исчезнувших чудовищ?

«Что ты творишь?» – слышал он иногда голос Элси и пытался объяснить, почему таким важным казалось ему отправиться в это путешествие и почему в то время он не считал таким уж ужасным на столь долгий срок оставить Бесс.

Закутавшись в пальто и лежа по ночам у костра напротив мальчика, он думал о своей маленькой девочке, и под его опущенными веками проносились картины: вот Бесс, только что родившаяся; вот Бесс гладит своего любимого ослика по носу и шепчет что-то в его длинное ухо; вот Бесс, стоя на пороге дома, отчаянно машет ему рукой в день его отъезда.

Сколько времени тебя не будет?

Минимум год. Может, два.

Через два года мне исполнится двенадцать.

Да, двенадцать.

Интересно, какой у нее теперь рост; ладит ли она с Джули; случилось ли что-то интересное и важное в ее жизни с тех пор, как он уехал; думает ли она уже о том, что Сидни Лотт станет ее возлюбленным, или она для этого еще слишком мала; дошли ли до нее его письма? Он писал ей все чаще и чаще, уверял, что у него все хорошо, что дело движется, что теперь уже, как он надеется, осталось недолго, что скоро он найдет своих зверей и тут же отправится обратно, домой.

Путь был трудным. Случались длинные переходы, во время которых они не могли найти никакой дичи и никаких деревьев. Беллман и Старуха Издалека постоянно голодали, а по ночам им не из чего было развести костер. Они пробирались через колючие травы и чертополох выше человеческого роста, сквозь узкие ущелья, где скалистые утесы теснили их с обеих сторон.

Земля вокруг была бесплодна, пустынна и сверкала на солнце лишь углем и солью.

Иногда, от скуки, Бесс брала лошачиху с белым пятном на лбу и отправлялась по каменистой дороге вдоль ручья. Она то ехала верхом, то шла, ведя лошачиху на поводу. Сегодня она таким образом добралась до опушки кленовой рощицы, отделявшей ферму Беллмана от лачуги Элмера Джексона, видневшейся вдали на южном берегу ручья. Перед низкой односкатной постройкой, которую он величал коровником, паслась его корова.

Вдруг лошачиха остановилась и ни за что не хотела идти дальше.

Бесс хлестала ее прутом по ляжке, подгоняла выкриками «йип-йип», но лошачиха не двигалась с места.

– В чем дело?

Сидя верхом и прикрыв глаза от солнца ладонью, Бесс всматривалась в деревья, а из рощицы за ней наблюдал Элмер Джексон.

Может, это его шанс, мелькнуло у него в голове, и он даже сделал несколько шагов вперед, но, если честно признаться, он немного побаивался лошачихи. Она была самой норовистой из всех беллмановских животных, строптивее даже той мулицы, которую они продали в прошлом году. Ему не раз доводилось видеть, как она, развернувшись, припечатывала копытом круп самой ненавистной ей лошади.

Бесс развернула своенравную лошачиху и вскоре скрылась из виду.

Джексон тяжело сглотнул.

Он не знал, как и где добьется своего.

Но знал, что скоро.

Однажды утром медленными обдуманными жестами мальчик объяснил Беллману, что если они вовремя не достигнут гор, то им придется остановиться и ждать весны. Горы были еще очень далеко, а если начать переход через них слишком поздно, пойдет снег, и лошади, оставшись без подножного корма, умрут, и они умрут вместе с лошадьми.

Беллман попытался представить себе, как выглядят горы – длинная непрерывная цепь рваных пиков, утыкающихся в бескрайнее небо.

Он мучился от нерешительности: то ли продолжать поиски, то ли отказаться от них как от безнадежного дела, развернуться и начать долгий путь домой.

Ему вовсе не хотелось провести здесь еще одну зиму. Он не желал, проснувшись, снова обнаруживать, что вода в чайнике замерзла и превратилась в белую глыбу. Не желал двигаться вперед в одежде, сплошь покрытой ледяной коркой, и видеть такую же корку поверх лошадей и всех тюков. Не желал слышать скрип лошадиных копыт по снегу.

Однако была у него другая мысль.

Что, если они погружаются в зимнюю спячку?

Ему казалось более чем вероятным, что гигантские животные могут принадлежать к одному из тех видов, которые на зиму впадают в анабиоз, – находят какую-нибудь уютную достаточно просторную нору и, подобно медведям, спят там в ожидании тепла.

То есть замирают до следующей весны, когда их снова можно будет увидеть. А это значит, что Беллману и мальчику придется брести по снегу или устроить полупостоянный лагерь и, скрестив пальцы, надеяться, что удастся себя прокормить. С тех пор как покинул дом, Беллман уже пережил две длинные снежные зимы и не был уверен, что готов встретить еще одну.