Запах грядущей войны

Так говорили раньше в народе, вот и Гончаров еще на «Палладе» рассказал однажды Лермонтову про юродивую знаменитость своего родного Симбирска. Жил в начале нынешнего столетия там блаженный Андрей Ильин по прозвищу Андрюшка. Болтливостью особой не отличался, был косноязычен. Только и повторял что «мама Анна» да «мама Анна». Ходил Андрюшка по городу босым, и в осень, и в зиму из одеяния имея лишь длиннющую рубаху с сумкой на груди. Походит, побродит, на несколько часов застрянет на одном месте, переминаясь с ноги на ногу. Бывало, мороз такой трескучий выдастся, что воздух звенит, а Андрюшке хоть бы хны. Сутки-другие на церковной паперти маячит или на колокольню забирается и сидит там, как сыч. Боли он не чувствовал вовсе. Голыми руками мог вытащить горшок горячий из печи, а если попросят, то и кипящий самовар поцелует. Однако вместе со всеми этими чудачествами окружал Андрюшку мистический ореол. Приметили горожане, что если Андрюшка вдруг дарил кому собранные на паперти деньги, то человек разживался, богател. Но если вместо денег совал Андрюшка щепку в руку прохожему или горсть земли, то тот, считай, не жилец уже…

Кстати, о Гончарове. Удивительно тихим он сделался в Севастополе. Зато довольно быстро сошелся со здешним обществом и даже поговаривают, намерен поселиться тут после войны и жениться. Подходящая кандидатура имеется, но Лень хранит все в строгой тайне, занимается писаниной, заодно беседуя с Портокалосом. Начал наш писатель расспрашивать у грека, кто такие янычары. Грек отвечать не желал, и пришлось Гончарову искать ответ у моряков-черноморцев. Те оказались более словоохотливыми:

«– Это может показаться удивительным, но янычары – вовсе не турки.

– Как так? Кто же они?

– Македонцы, хорваты, ливанцы. Иудеи, наконец.

Кричит ли у них родная кровь, когда они режут, как баранов, своих собратьев? Нет, не кричит. Тут ведь все дело в воспитании. Муллы делают из малышей волчат, чтобы вырастить волков. Султан Махмуд, перепугавшись их мятежа, разогнал янычар в двадцать шестом, но они и по сей день ему служат.

– Верно. И кровушкой облили весь восток.

И упорны. До крайности.

Помню, брали мы крепость Кюстенджи на нашем «Орфее». Я командовал авангардным отрядом, мы больше пяти часов били по укреплениям, сами получили шестьдесят шесть пробоин, потеряли половину команды, еле держались на плаву, а турки все не сдавались. Лишь после, когда высадились мы в крепости, выяснилось, что защищали ее янычары. Погибли они все до единого, но не сдались…»

К чему это я вспоминаю? А к тому, что пришлось нашему Отряду столкнуться с этими самыми янычарами в море и самолично убедиться в том, что рассказы про фанатичность «султанской гвардии» – истинная правда.

* * *

Ночи в Севастополе по-своему интересны. Удивительное зрелище, особенно когда погода стремительно улучшается и наступает полнолуние. Сначала под темно-звездным сводом постепенно растет багрово-огненная полоса. Затем на зеркальной поверхности моря обозначается золотистый след, и вдруг громадным серебристым шаром всплывает луна, длинные тени парусов зыбятся на воде.

И ничего, что дивную эту ночь портит недовольное шипение Леонида:

«– …гиясу!..» – только и услышал я.

И следом еще что-то ругательное по отношению к своим отпрыскам, не сумевшим навести должный порядок на довольно вместительном бриге под названием «Посейдон», где кроме пушек мы примостили парочку «максимов» с патронными ящиками.

Все же мне больше интересны были пиратские пушки. А точнее, та из них, что стояла на корме. Внешне небольшая и обычная, если не считать казенной стороны, которая заканчивалась нехилым таким металлическим кукишем. Где-то я уже нечто подобное видел[108]. Портокалос же сие вольное артхудожество объяснил так: если приходилось «Посейдону» уходить от превосходящих сил противника, то отстреливаться такой пушкой самое то. Символично и понятно. Дескать, фиг вам, а не бриг.

Теперь вкратце о самом пиратском рейде. Задача: выйти в море, выследить турецкое суденышко с контрабандным грузом оружия для севастопольских «рэвольционэров», вынудить сдаться, а если не получится, то пустить «турка» на дно. И задачу нужно предельно ясно донести до подчиненных.

«– Прапорщик Достоевский.

– Здесь!

– Ваши пулеметчики готовы к отплытию?

– Так точно!

– Тогда отправляемся…»

Подняв паруса, бриг устремился в ночь, оставляя позади Севастополь.

Шли мы быстро, но удивительно тихо. Настолько тихо, что сумел я незаметно расслышать шепот солдат, сидящих возле максимов. Странные разговоры вели мои пулеметчики.

«– Сказывают, что государь Александр Павлович скоро вернется на престол.

– Так он же давно умер.

– То не царь умер, а простой солдат.

– Да ну.

– Вот те крест. Когда царь жил в Таганроге, то хотели его враги извести. И, сведав про то, царь вышел ночью из дворца к часовому: «Хочешь, – говорит ему, – за меня умереть?»

Тот в ответ: «Рад стараться, ваше величество!»