Запах снега

Но, кажется, я не понимал истинной ценности этих мест. Мест, куда тяжело попасть. Мною двигало желание победить, мной двигало тщеславие. Не лучшее качество, однозначно… Мои друзья, моя команда. Мне было хорошо с ними, но, по сути, они были для меня лишь инструментами для достижения цели. Я и сам был инструментом… И только теперь, когда инструмент поизносился (он усмехнулся собственной шутке юмора), я стал понемногу понимать, как на самом деле дороги мне все эти места и эти люди рядом со мной. Как бережно к ним надо относиться. Этот снег, это солнце, эти непостижимо прекрасные горы вдали. Эта девочка… Они непостижимы не потому, что на них нельзя попасть, а потому, что их настоящую красоту невозможно постичь…

– Привал! – крикнул Агзу.

Граф поморщился, будто стесняясь своих мыслей, скинул рюкзак и сел на него. Нынче пуржило меньше. Крупные хлопья лениво падали с неба, впереди отчетливо был виден Желанный перевал. На вид он казался довольно простым. Длинный пологий снежный склон уходил вверх, сколько следовал глаз. Кое-где на нем виднелись камни и лбы, над которыми даже чернела какая-то растительность. На самом верху (это можно было увидеть, когда ветер сдирал с вершин зацепившиеся облака, одновременно обнажая над головой куски нежно-голубого неба)… Так вот, наверху этот бесконечный неопределенного угла склон упирался в скальную стенку. Едва завидев ее, Граф стал с тревогой искать в ней проход, щель, выщерблину.

– Твою мать, последний батон колбасы! – Андраш в сердцах треснул кулаком по санкам, так, что те аж подпрыгнули.

– Не понял, – Граф выстегнулся из креплений и, меся снежную кашу, подошел к санкам. – Слушайте! – крикнул он, не скрывая раздражения, – давайте либо узлы учиться вязать, либо ничего ценного в санки не кладите.

– Я хорошо завязал. Они были завязаны, но колбаса исчезла.

– Что-то фигня какая-то происходит, – пробасила Надюха, глядя на Капца, курившего Андрашевскую сигарету и философски глядящего в цирк.

Личка тоже рылась в санках.

– Ребят, у меня исчез пеммикан²⁴. Ткань порвана, как будто кто-то прогрыз. С утра припорошено было, я не заметила.

– Так, давайте подсчитаем наши потери, – в неловкости стоя у Андрашевских санок и почесывая под шапкой затылок, – виновато произнес Граф. – Не хватает колбасы на три едки, пеммикана на две, сникерсов на три. Придется ужаться!

– Не к добру это… – снова сказал Капец.

– В лагере проведем перерасчет продуктов, – продолжал Граф уверенней, оглядывая глазами группу. – Пойдемте дальше, погода портится.

– Вот именно, – глядя под ноги, сказал Капец.

Виталик наконец пошел тропить, за ним, по привычке, Агзу, потом Андраш и девчонки. Граф пропустил всех вперед и отвернулся отлить. Капец ждал. Затем они вместе пошли дальше по лыжне. Спустя какое-то время Граф обернулся и на ходу проговорил:

– Кто-то пиздит наши продукты, Юр. Если это зверь, то очень странный зверь. Не ест крупу, но ест шоколадки. И прячет обертки.

– Ты думаешь…– с нехорошей тревогой глянул на него Капец.

– Кто-то тырит еду и тайком ест, – кивнул Граф. – Но я ума не приложу, кто.

Он продолжил двигать лыжами и говорил на ходу, периодически оборачиваясь к напарнику.

– Я пару дней слежу за тем, кто как ест. Мы все опытные, понимаем, что сулит группе коллективное голодание… Личка и так половину своей еды мне отдает, Агзу вроде тоже не показывает истерического голода… – он усмехнулся, – может, как раз потому, что сникерсами подпитывается, пока срет.

Вдруг Капец обогнал его и преградил дорогу.

– Может это кто-то… – он приблизился вплотную к Графу, взял его за куртку и зашептал, – не из нашей группы?

Бессонов внимательно изучал его лицо. Ледяные глаза, тревожный прищур. Он не любил Капца за эти ледяные глаза, но давно к ним привык. Человек титанического здоровья и воли, всегда спокойный и исполнительный, сейчас казался неузнаваемым.

– Юрк, ты что? Давай начистоту.

– Что что. Мы с тобой не первый раз в горах и знаем, что бывает всякое.

Граф никогда не заострял внимания на Юрке. Они вместе сходили больше десяти походов – это были самые сложные походы в жизни Бессонова – и при этом почти не общались. Граф взял его в команду, потому что…

Нет, здесь лучше всего написать о том, как именно Граф набирал команду, теперь затерянную в снегах никому неизвестного цирка. Сначала он обзвонил «костяк» – тех, с которыми ходил в группе Томилина, а потом и в своей. Тех, кто еще не ушел из игры. Капец, Надюха и вечно молодой Андраш откликнулись первыми. Внезапно через несколько дней позвонил Виталик. Сказал, что развелся, и теперь в полном его (Графа) распоряжении. Фактически, группа была набрана, можно было расслабиться и подумать о душе – и тут к нему в клубе подошла совсем молоденькая девчонка.

– У меня четыре «пятерки», – сказала она. – Раньше я ходила с Морозовым.

– А теперь почему не идешь?

– Честно? – она спокойно посмотрела ему в глаза.

– Конечно, честно, – Граф вдруг почувствовал себя ужасно неловко.

– Ему жена не разрешила.

– Что, – опешил Граф, – походы водить?

– Да нет, – рассмеялась Личка, – меня брать.

– А что, был повод? – не удержался Граф.