Запах снега

– Когда вам рожать-то? – деловито поинтересовалась Надежда.

– Осенью.

– То есть не знаешь еще, мальчик или девочка?

– Пацана! – радостно крикнул через плечо Граф, вылезая из тубуса, – пацана хочу!

Лика отрешенно смотрела перед собой.

– Чего зависла? – спросила Надежда. – Пойдем?

– Пошли, – тихо сказала Лика.

Они вылезли наружу, Надежда вытащила ЦеКа, и шатер рухнул. Втроем, они еле удерживали его, отряхивая от снега. Когда они, наконец, вышли из лагеря, небо посветлело, звезды поблекли, и за спинами поднимавшихся по склону лыжников начал, пульсируя, разгораться мягкий, светло-розовый закат. Саночки теперь оставались только у Графа. В них он сложил палатку, веревку и железо. Граф поднимался легко, почти не проваливаясь. Заграничные камуса³⁰ хорошо держали на склоне, и он быстро ушел вперед.

Лика и Надежда поднимались параллельно, потихоньку переходя на «елочку». Наконец они почувствовали, что склон пошел вверх, хотя определить зрительно было невозможно ни угол наклона, ни расстояние до нависавших где-то сверху скал.

– Почему ты не ушла со всеми? – впечатывая лыжи в снег и глядя на Надеждины раскрасневшиеся ланиты, спросила Лика.

– Они смертнички, – отпустив палку, махнула рукой Надюха.

– А мы? Снег валил неделю, а мы продолжаем идти туда, где никто никогда не был.

– Не самый плохой вариант, – пожала плечами под рюкзаком Надежда. – Я Графу доверяю.

– Он одержим своей идеей, – обе женщины теперь шли «лесенкой», друг за другом.

– Странно, – чуть наклонив голову, Надежда обернулась и посмотрела на Лику, – ты осталась с ним, хотя сомневаешься в нем.

– Я его люблю.

– Это спорно.

Лика стала еще смурнее.

– Что в этой жизни не спорно?

Глядя наверх, Надежда продолжила подъем.

– Факты, – сказала она вперед.

– Например?

– Ты его держишь за яйца. Жена – за совесть, – тяжело дыша, ответила Надежда. – За яйца приятнее, за совесть больнее. Не знаю, при чем тут любовь.

Лика с ненавистью глядела на снег. Надюха продолжала.

– Держать за совесть, конечно, совсем подло. Человек должен быть свободен.

– Что мне делать? – крикнула ей Лика, отставая.

– Идти перевал, – притормозив и обернувшись, сказала Надежда.

– А потом?

– А потом станет ясно.

Они продолжили подниматься, и вскоре догнали Графа.

– Ты его давно знаешь? – спросила Лика напоследок.

– Давно. Он два раза мне жизнь спас.

Надежда остановилась, чтобы снять одну из трех надетых на нее флисок.³¹ Граф пошел вверх зигзагом, Лика за ним. Крепления Графа отрывались от лыж, как у робота в компьютерной игре. Снег под ногами слегка похрустывал, словно кто-то ел слоеное печенье. Все трое знали, что означал этот приглушенный хруст, это мерное уханье. «Жаль, что мы не роботы, – подумалось Лике. – Роботы бессмертны…». Склон впереди казался морем. Наклонным морем, которое в любой момент могло превратиться в водопад. Лика готовилась к бою. Все ее естество сосредоточилось на правильности движений: не снять склон³², не упасть со склона.

Клац-клац. Клац-клац… За полчаса никто не проронил ни слова. Солнце снова ушло в тучи, посыпал снежок. Небо захлопнуло окно, набежавшие тучи продолжили извергать снег. В этом мареве Граф стал казаться Лике дредноутом из конвоя. Наконец, подъем стал настолько крутым, что всем пришлось переодеться в кошки³³. Девчонки убрали свои короткие лыжи за стяжки рюкзаков, Граф свои длинные привязал к санкам. Черные зубья «пилы» были уже совсем близко и поражали своими размерами. И стояли ровной челюстью, без щелей. «Высоко, но, кажется, одной веревки хватит», – размышлял Граф. Рюкзак, санки и лыжи отчаянно тянули вниз. Упираясь всеми четырьмя конечностями, Бессонов неожиданно испытал давно забытое чувство страха за собственную шкуру, которое когда-то накрывало его на высоте.

– Обвязываемся, девоньки! – скомандовал он, а сам снял рюкзак, достал из клапана бур³⁴, закрутил его в фирн и повесил на бур рюкзак, санки и лыжи. Надев обвязку и пристегнув к ней френды и крючья³⁵, он перекинул веревку через плечо, прошел еще немного по снегу и вскоре полез между зубьями по десне, расширявшемуся книзу осыпному кулуару. Надежда и Лика следовали за ним чуть поотдаль, мешали тяжелые рюкзаки. Когда десна уперлась в черный гранит зуба, Бессонов крикнул Надюхе:

– Пострахуешь!?

– Да! – отчеканила Надежда, подошла к Графу, сняла рюкзак, положила на осыпь, продела в себя веревку и сказала:

– Готова!