Запах золота: Сборник

— Нет, я сам, каким был в молодости. Я думал, что мир делится на хороших людей и плохих, что, привлекая к ответственности некоторых типов, можно наказать зло, Но все было только мечтами и пустым звуком.

— Продолжайте.

— Я грязный субъект. Зачем же мне портить вас?

— Я уже испорчена. И потом, я не поняла вашей мысли.

— Могу начать сначала. Когда в 1935 году я поступил работать в полицию, то считал, что порочный человек уже рождается таким, будто с заячьей губой: Работа копа, думал я, состоит в том, чтобы найти этих людей и посадить в тюрьму. Но порок не так прост. Он сидит в каждом, а наружу выходит или не выходит в силу ряда обстоятельств: удобного случая, материального давления, неудач, нехорошего друга. Несчастье в том, что полицейский уличает человека кустарными методами и сразу выносит приговор.

— А вы?

— Я тоже выношу, причем каждому, с кем встречаюсь. Обучение в полицейской школе вооружает научной дедукцией, и это играет свою роль. Основная часть моей работы заключается в наблюдении за людьми и осуждений их.

— И вы во всех находите пороки?

— Почти. Либо я стал злее, либо люди сделались хуже. Во время войны и инфляции всегда увеличивается число подлецов, и большинство из них обитает в Калифорнии.

— Вы совсем не говорите, о своей семье,— заметила девушка.

— Это не обязательно.

— Кстати, вы бы непременно осудили Ральфа. Всегда, сколько я его знаю, он отличался довольно подлым, поведением.

— Всю вашу жизнь?

— Всю мою жизнь.

— Я и не предполагал, что у вас такие чувства к нему.

— Я старалась его понять,— продолжала девушка.—  Наверное, он испорчен с молодости. Начал-то он с пустого места. Ведь его отец, фермер-арендатор, своей земли не имел. И я могу уяснить, почему Ральф всю жизнь приобретает именно землю. Но не подумайте, что поскольку он сам вышел из бедняков, то сочувствовал им. Например, забастовщики на ранчо. Они получают ничтожное жалованье и живут в ужасных условиях, но Ральфа это не волнует. Наоборот, он старается, заморив их голодом, прекратить забастовку. До него просто не доходит, что мексиканские рабочие тоже люди.

— Вполне распространенная и удобная позиция, она помогает обирать людей, не замечая их человеческой сущности. В молодости я часто задумывался над такими вещами.

— А меня вы осуждаете? — спросила она после паузы.

— Не совсем верная формулировка. Я считаю, что в вас присутствуют все хорошие задатки, но они могут исчезнуть.

— Почему? Какой мой главный недостаток?

— Хвост на вашем воздушном змее. Вы не в силах ускорить время, но должны уловить его ход и заставить работать на вас.

— Вы удивительный человек,— тихо промолвила она.— Не представляла, что вы способны рассуждать о таких вещах. Интересно, а как насчет осуждения себя самого?

— Никак, если мой недостаток поддается исправлению. Правда, я прошлой ночью себя осудил. Я напился, как свинья, и увидел свое лицо в зеркале.

— Каков же был приговор?

— Суд отложил его вынесение, подвергнув виновного устному порицанию.

— И потому вы так гоните?

— Возможно.

— А мне кажется, что у вас другая причина. По-моему, вы, как ребенок, удираете от чего-то. Желание смерти.

— Давайте без тарабарщины. Вы сами быстро ездите?

— По этой дороге на «кадиллаке»... обычно под сто семьдесят.

Правила игры, которую мы затеяли, еще не были ясны, но я решил сделать ответный ход.

— А какая у вас причина .лететь с такой скоростью?

— Я делаю это, когда устаю, чтобы подбодрить себя. Понимаете, я пытаюсь поскорее догнать что-то новое. Какую-то интересную движущуюся цель там, впереди.

Я возмутился.

— Да, вы действительно догоните кое-что новенькое, если станете повторять свои опыты. Разбитую голову и полное забвение.

— К черту! — воскликнула она.— Вы утверждаете, что вам нравится опасность, но вы такой же тюфяк, как Берт Грэйвс.

— Извините, если напугал вас.

— Напугали меня?! — Ее короткий смешок, прозвучал тонко и резко, как крик морской птицы.— В вас, мужчинах, полно высокомерных пережитков. Наверное, вы считаете, что женщинам место только дома?

— Дома, но не у меня.

Дорога снова начала петлять и подниматься к небу. Я повел машину со скоростью восемьдесят километров. Разговаривать было не о чем.

Глава 16

Когда высота уже стала ощущаться при дыхании, мы выбрались на прямую дорогу с новым покрытием, перегороженную деревянным шлагбаумом. На почтовом ящике, прибитом к столбу, красовались белые буквы: «Клод». Я поднял шлагбаум, и Миранда проехала под ним.

— Еще полтора километра,— сказала она.— Почему вы не садитесь, хотите, чтобы я съездила одна?

— Нет, я просто любуюсь пейзажем. Я никогда здесь не был.

Местность по сторонам дороги. выглядела так, словно тут не ступала еще нога человека.

По мере нашего продвижения наверх, все больше открывалась взору долина, загроможденная валунами, и зеленый склон горы. Вдали среди деревьев промелькнул олень. Воздух был так чист и прозрачен, что я не удивился бы, услышав стук его копыт, Но ворчание мотора заглушало все прочие звуки. Ничего не слышно и ничего не видно, кроме насыщенного светом воздуха и каменного лика горы.