Запах золота

Мне не понравилось, как он двинулся на меня, выставив вперед левое плечо и прижав к груди подбородок, точно каждый час его жизни был разделен на двадцать трехминутных раундов.

– Ты это про что? Чем мы обзавелись? Ничем мы не обзаводились. А вот ты наверняка обзаведешься неприятностями, коли притащил сюда свой зад:

– У вас термиты, – быстро проговорил я.

Он подошел уже так близко, что я ощущал его дыхание. Пиво, соленые орехи и гнилые зубы.

– Передайте миссис Голдсмит, что они на самом деле к ней пожаловали.

– Термиты?

Он остановился. Я бы, – конечно, сбил его с ног, но не надолго бы вывел из строя.

– Да, маленькие насекомые, пожирающие дерево. – Я снова плеснул масло на стену. – Отвратительные, назойливые паразиты.

– А что у вас в этой жестянке?

– В этой жестянке?

– Да.

Похоже, я выкрутился.

– Тут средство, убивающее термитов, – ответил я. – Они жрут его и подыхают. Скажите миссис Голдсмит, что все будет в порядке.

– Я не знаю никакой миссис Голдсмит.

– Как? А хозяйка этого дома? Она лично звонила в управление и вызвала инспектора.

– В управление? – подозрительно переспросил он.

Его выгоревшие брови надвинулись, подобно ставням, на крохотные белесые глазки.

– Управление термитного контроля Южной Калифорнии.

– А! Но миссис Голдсмит тут не живет.

– Разве я не на Эвкалипт-Лейн?

– Нет, это Будлоу-лейн. Ты перепутал адрес, приятель.

– Ужасно, – вздохнул я. – А я-то думал, что это Эвкалипт.

– Нет, Будлоу.

Он широко улыбнулся моей нелепой ошибке.

– Тогда я пойду. Миссис Голдсмит, наверное, уже заждалась.

– Да. Только постой сперва…

Он быстро выбросил вперед левую руку и схватил меня за воротник. Правую он сжал в кулак.

– Больше здесь не появляйся. Тебе тут нечего делать.

Лицо его побагровело от злости, глаза загорелись, как у дикого кота. Из уголков искривленного рта сочилась слюна. Этот тип был вдвое опаснее бульдога, его поведение было трудно предугадать.

– Смотри, – поднял я масленку. – Эта штука сейчас ослепит тебя.

Я брызнул маслом ему в глаза, и он взвыл, точно в агонии. Я рванулся в сторону. Его правый кулак скользнул по моему уху. Воротник рубашки оторвался, зажатый в его руке. Он прикрыл лицо правой, ладонью и застонал, будто ребенок, действительно испугавшись слепоты.

Я услышал, как в гараже открывается дверь, когда находился на полпути к шоссе. Я не стал оборачиваться, а, обогнув угол изгороди, припустился бежать-прочь от своей машины и остановился только «через квартал.

Когда я вернулся к ней, поблизости никого не было. Гараж был закрыт, но «бьюик» по-прежнему стоял на подъездной дороге.

Белое здание среди деревьев выглядело мирно и безобидно в свете раннего вечера.

Почти совсем стемнело, когда из дома вышла женщина в пятнистом оцелотовом платье. Пока «бьюик» разворачивался, я подрулил к началу дороги и подождал его па бульваре Сансет. Обратный путь в Голливуд через Вествуд, Бэл-Эйч и Беверли-хилл она проделала с бешеной скоростью и не так аккуратно, как днем. Я не терял ее из поля зрения.

На углу Голливуд-бульвара и Вайн-стрит она свернула на частную стоянку и оставила машину там. Я проследил, как она идет к «Свифту», – яркая фигура, шагающая точно в приподнятом настроении. Я отправился домой и переменил рубашку.

Пистолет в шкафу искушал меня, но я не надел его, а пошел на компромисс: вынул из кобуры и положил в машину, в отделение для перчаток.

Глава 7

Заднее помещение «Свифта» было отделано панелями из мореного дуба, которые отражали матовый свет полированных латунных люстр. По обеим сторонам комнаты располагались кабины с кожаными подушками на сиденьях. Остальное пространство занимали столики. Во всех кабинах и за большинством столов сидели прекрасно одетые посетители. Они либо ели, либо ожидали, когда их обслужат. Основная масса женщин имела хрупкое сложение: они голодали для сохранения фигуры. Почти у всех мужчин был мужественный голливудский взгляд, который трудно описать. В их громкой, речи и безудержной жестикуляции ощущалась настойчивая беззастенчивость, словно бог обязался охранять их по контракту на миллион долларов.

Фэй Истебрук сидела в последней кабине, там же виднелся голубой фланелевый локоть ее партнера. Все остальное скрывала перегородка.

Я подошел к бару и заказал пиво.

– Только липовый эль, «Черная лошадь» и «Гвинес Стаут». После шести у нас пива не бывает.

Я выбрал липовый, вручил бармену доллар и заявил, что сдачи не надо. Но сдачи и не причиталось. Он ушел.

Я посмотрел в зеркало, висевшее за баром, и увидел в нем лицо Фэй. Она быстро шевелила губами. Мужчина встал.

Он принадлежал к тому типу, который всегда находится в компании молодых женщин, элегантный и молодящийся, неизвестно как делающий доллары. Тот самый постаревший церковный певчий, которого описал Крэм. Голубой пиджак облегал его фигуру, белый шелковый шарф на шее оттенял серебристые волосы.

Он пожал руку рыжему человеку, остановившемуся возле кабины. Я узнал последнего, когда тот повернулся и двинулся к своему столику в центре зала. Это был писатель, законтрактованный «Метро Голдвин», Рассел Хант.