Запах золота

Она двигалась, медленно, словно наобум, без цели. Безвкусная одежда – темная шляпка с траурной вуалью и прямое черное платье – делала ее крупную красивую фигуру нескладной. То ли от солнца, светившего мне в глаза, то ли от врожденного романтизма у меня возникло чувство, что все зловещее, витавшее в воздухе студии, сконцентрировалось, подобно лишенному запаха газу, в этой черной фигуре, одиноко бредущей по бутафорской улице.

Когда она скрылась за углом отеля «Континенталь», я подхватил сумку с клюшками и отправился следом, начиная потеть и ощущая себя мальчиком-прислужником в гольфе, у которого нет надежды стать настоящим игроком.

Фэй присоединилась к небольшой группе женщин, разнообразных возрастов и форм, направлявшихся к главному входу.

Однако, не доходя до него, они свернули с аллеи и – скрылись под оштукатуренной аркой с надписью: «Комнаты для переодевания».

Я прошел мимо охранника на улицу. Он запомнил меня и мой мешок с клюшками.

– Что, не понадобились ему?

– Он решил, что играть в гольф гораздо легче, чем в бадминтон.

Глава 6

Включив мотор, я ждал ее недалеко от ворот. Фэй вышла и зашагала в другую сторону. Она переоделась в хорошо сшитый темный костюм и маленькую, сидевшую набекрень, шляпку. Со своей стройной фигурой сзади она выглядела лет на десять моложе.

Фэй остановилась в полуквартале от меня, возле черного седана, открыла дверцу и села за руль. Я двинулся в путь, влился в поток машин и предоставил ей возможность вырваться вперед. У нее был новый «бьюик». Я не боялся, что она меня заметит. В окрестностях Лос-Анджелеса было множество голубых открытых автомобилей, а движение на бульваре являло собой постоянно меняющийся калейдоскоп.

Фэй вносила посильный вклад в эту картину, непрерывно перестраиваясь из ряда в ряд, управляя «бьюиком» лихо и даже неистово. Чтобы не выпустить ее из виду, мне пришлось развить скорость в сто десять километров. Вряд ли она старалась оторваться от меня, просто делала это ради удовольствия. Через Сансет, по дороге к морю, она промчалась на восьмидесяти, повороты на Беверли-хилл прошла на девяносто. У ее тяжелого «бьюика» обгорали шины. Но я в своем легком автомобиле рисковал больше из-за центробежной силы. Мои колеса вибрировали и визжали. На длинной петле последнего спуска к Пасифик-Палисадс я позволил ей уйти и даже потерял ее. Однако на прямом участке снова догнал за минуту до того, как она свернула направо. Я вырулил вслед за ней на шоссе под названием Будлоу-лейн, которое вилось между лживыми изгородями по склону. Метров через сто она съехала на подъездную дорогу. Я затормозил и поставил машину под эвкалиптом.

Сквозь японскую живую изгородь, росшую вдоль обочины, я увидел, как она поднялась к белому зданию и вошла в него. Двухэтажный дом с гаражом, частично врытым в склон горы, стоял среди деревьев. Он казался чересчур красивым и дорогим для женщины ее положения. Скоро мне надоело смотреть на запертую дверь. Я снял пиджак с галстуком и положил их на спинку сиденья, потом засучил рукава. В ящичке с инструментами у меня хранилась длинноносая масленка. Я взял ее и по дорожке мимо «бьюика» зашагал к открытой двери гаража.

Гараж был настолько велик, что в него бы поместился двухтонный грузовик и в придачу легковушка. Странным оказалось то, что тяжелый грузовик действительно бывал здесь иногда: на бетонном полу остались следы широких протекторов и громадные жирные пятна подтекавшего масла.

Небольшое окно выходило во двор. Там, спиной ко мне, сидел широкоплечий мужчина в алой шелковой рубашке. Его короткие волосы по виду были гуще и темнее, чем у Ральфа Сэмпсона. Я встал на цыпочки и прижался лицом к стеклу.

Даже отсюда сцена выглядела живописной, как на картинке: массивная спина в красной рубахе, коричневая пивная бутылка, тарелка, наполненная солеными орехами, на земле и апельсиновое дерево с незрелыми плодами, похожими на темно-зеленые мячи для гольфа. Мужчина наклонился и протянул огромную руку к орехам. Однако промахнулся – пальцы царапнули землю. Тогда он повернул голову, и я увидел его профиль. Это был не Ральф Сэмпсон. Лицо мужчины словно высек из, камня примитивный скульптор. На нем ясно читалась обычная история человека двадцатого века: слишком много борьбы, избыток животного мужества и недостаток мозгов.

Я вернулся к отпечаткам протекторов и, опустившись на колени, стал изучать их. Позади меня раздались шаги, но я услышал их слишком поздно и, не успел ничего предпринять.

В дверях возник мужчина в алой рубашке.

– Эй, ты что здесь потерял?

Я взял масленку и, выпустив струю масла на стену, попросил:

– Не загораживайте свет, пожалуйста.

– Чего-чего? – тяжело пробормотал он.

Его толстая верхняя губа еще сильнее оттопырилась. Он был не выше меня, а в плечах не шире дверного проема, но впечатление производил внушительное. Я начал нервничать, словно разговаривал со свирепым бульдогом, охранявшим хозяйское имущество.

– Да, – сказал я, поднимаясь. – Вы, братец, и вправду обзавелись ими.