Запахи чужих домов

Я едва слышу, что говорит Изабель. Слишком увлекся мыслями о той девушке. Я никогда не видел, чтобы мои ровесницы были беременны. Во всяком случае та девушка выглядела очень молодо: когда она выбегала на улицу, я обратил внимание на ее развевающиеся волосы, собранные в хвост. На земле, как раз на том месте, где стоял зеленый пикап, я нашел красную ленточку, выпавшую из ее прически.

Я поднимаю ленточку и прячу ее себе в карман. Изабель продолжает:

— Может, здесь у них принято рано заводить детей. — Странно слышать такое от социального работника. Разве их не должны волновать такие проблемы, как подростковая беременность?

Джек удивленно поднимает брови, но в то же время улыбается. Сразу видно, что Изабель ему очень нравится. Он засовывает мне в руку что-то квадратное и твердое и запрыгивает на заднее сиденье машины. «Мыло неустанной скорби», — написано на этикетке. Пахнет цветами.

— Пойду поищу номер механика, — говорит Изабель, направляясь к таксофону, криво повешенному на внешней стене магазина. Он так долго не протянет; Изабель стоит поторопиться.

Я наклоняюсь к открытому окну «датсуна» и шепчу Джеку:

— Хочешь сказать, что мне нужно вымыться этим мылом для поднятия духа?

— Это мыло в магазин привезли та девчонка с монахиней. У них с собой было несколько коробок. Прочти, что написано на обороте:

Богоматерь Неустанной Скорби — монашеский орден Римско-католической церкви, главная цель которого — через молитву, воздержание и уединение стремиться к жизни без излишеств, но наполненной поклонением и преданным служением Господу. Надеемся, вам понравится наше мыло.

— Не знал, что монашка может забеременеть, — говорит Джек, а я ударяю его куском мыла по голове.

— Она не монашка, Джек.

— А кто она тогда — мыловарщица? — Он отодвигается от меня подальше на случай, если мне не понравятся и эти слова.

Я больше не хочу об этом говорить. Но если Изабель предлагает задержаться здесь еще на день, я, наверное, смогу хотя бы отнести девушке ее ленточку и убедиться, что она в порядке.

— Аббатство Богоматерь Неустанной Скорби находится к западу от города, — говорит мне мужчина за прилавком, когда я возвращаюсь в магазин, чтобы побольше узнать о монастыре. — Если ты хочешь купить что-то из их продукции, то покупай здесь. Они затворницы. Посетителей не принимают.

— А, понятно. Мне просто интересно, — невозмутимо отвечаю я.

Мужчина окидывает меня пристальным взглядом из-под кустистых бровей.

— Есть, конечно, одно место на берегу реки, о котором знают только местные: оттуда виден монастырь. Ты же не собираешься хулиганить или беспокоить монахинь, а?

— Нет-нет, вовсе нет. Мне просто любопытно посмотреть, как выглядит аббатство.

— Ну, тогда ты сможешь рассмотреть его из-за деревьев с этого берега реки; оттуда, кстати, слышно колокольный звон и их пение, и это очень красиво. — Он рисует маленькую карту на картонном пакетике из-под спичек. — Надеюсь, ты не станешь делать ничего такого, что заставит меня пожалеть о том, что я дал тебе это.

— Не стану, обещаю. Большое спасибо.

Ночь мы проводим в машине прямо за сервисом. Изабель умеет спать, сидя в водительском кресле. Она спала так все время, пока мы ехали сюда из Принс-Руперта, а это больше тысячи трехсот миль. Мы с Джеком раскладываем заднее сиденье и сворачиваемся в клубок под одним изъеденным молью одеялом, которое, как говорит Изабель, может спасти нам жизнь, если мы попадем в трудную ситуацию.

Ранним утром следующего дня нам в окно стучит парень в засаленном рабочем комбинезоне и кричит так громко, будто перепил кофе:

— Подъем. Мы сейчас починим вашу машину.

По Джеку видно, что он не ведется на мои слова о том, что мне хочется одному прогуляться по лесу. Я и сам бы в это не поверил. Его взгляд можно сравнить с проверкой на детекторе лжи, которую я, конечно же, провалил. Но все, что он говорит, — это: «Там толпы комаров; приятной прогулки». Они с Изабель достают доску для криббеджа, чтобы провести утро за столиком закусочной Golden Rush.

Идти по проселочной дороге приходится намного дольше, чем я думал, глядя на схему, нарисованную на пакетике из-под спичек, и когда я наконец дохожу до берега, я почти без сил, весь в поту и недоумеваю, что я, черт возьми, творю. А еще меня всего искусали мошки. На берегу ни души, так что я раздеваюсь, погружаю горячее липкое тело в воду, прежде чем на меня снова успевают напасть комары, и в этот момент в аббатстве начинают звонить колокола.