Запахи чужих домов

Зажав ленточку в кулаке, я доплываю до середины реки, откуда из-за деревьев едва виднеются очертания кирпичных зданий. Все бы ничего, но чем ближе к тому берегу, тем мельче становится река, и скоро я иду по колено в воде, молясь Богу, чтобы это место и вправду было таким уединенным, как его описывал мужчина. Когда я оказываюсь на другом берегу, меня тут же встречают полчища комаров, которые безумно рады голому человеку.

Я поднимаюсь по склону, следуя на звук монастырских колоколов и стараясь оставаться за чахлыми елками. Такими идиотскими вещами я еще не занимался. Я сказал мужчине из магазина, что не собираюсь никому доставлять неприятностей; надеюсь, то, что я голым брожу вокруг монастыря, не считается.

Всего в нескольких ярдах от того места, где я прячусь за деревьями, на бельевой веревке, развеваясь на ветру, сушатся несколько простыней и полотенец. Я растратил всю свою решимость и уже хочу привязать ленточку к веревке и убраться отсюда, когда замечаю беременную девушку, которая, прижав к животу белую корзину, идет в мою сторону.

Она снимает с веревки деревянные прищепки и пытается схватить углы белой простыни, которая колышется на ветру, будто крылья огромного гуся. Я с трудом верю в происходящее и слышу собственный голос:

— Эй, привет.

Девушка оборачивается и окончательно запутывается в простыне.

— Кто здесь? — кричит она и, будто спохватываясь, добавляет: — У меня нож. Не подходи ко мне.

Я почти уверен, что ножа у нее нет.

— Я не собираюсь к тебе подходить, — говорю я.

— Выходи из-за деревьев. Сейчас же! — кричит она.

— Не думаю, что ты этого хочешь.

— Я позову настоятельницу. — Она медленно пятится в сторону монастыря.

— Нет, пожалуйста, постой. Я выйду, если ты бросишь мне простыню.

— Ты что, извращенец? — Она все еще пытается выпутаться из простыни.

Да уж, я произвел не самое лучшее первое впечатление.

— Нет, я просто переплыл реку и… э-э-э… оставил всю одежду на том берегу.

— Знаешь что — забудь о настоятельнице, я позову сестру Агнес, и тогда тебе точно не поздоровится.

— Ладно, не надо никого звать. Я сейчас выйду. — Не знаю, кто такая сестра Агнес, но если она страшнее настоятельницы, то ничего хорошего от нее ждать не стоит. — И я все же надеюсь, что про нож ты пошутила.

«Это однозначно самый неловкий момент в моей жизни», — думаю я, срывая пучок колокольчиков, чтобы прикрыться, и медленно выхожу из-за деревьев.

— Можешь кинуть мне простыню? — молю я.

Девушка смотрит на меня с недоумением. К счастью, люди вряд ли станут звать на помощь, если ты выглядишь нелепо. Я на это и рассчитываю, и она, слава богу, хихикает.

— Оскар? — спрашивает девушка, и я по глазам вижу, что она меня узнала. Несмотря на комичность ситуации, я не могу не заметить, что она красивая, когда улыбается.

— Вообще, это не мое настоящее имя, — говорю я. — Если дашь мне простыню, я скажу тебе, как меня зовут на самом деле.

Она задумывается об этом и пристально смотрит на меня, колокольчики и все прочее, словно пытаясь запечатлеть эту картину в памяти. Наконец она бросает мне простыню.

— И все-таки не стоило тебе сюда приходить, — говорит она, глядя через плечо на монастырь, пока я оборачиваю простыню вокруг себя. — Сестра Агнес оторвет мне голову, если увидит здесь парня. Особенно если этот парень, ну… — Она не заканчивает мысль. — Надо тебе уходить отсюда.

Я думаю о том, чтобы отдать колокольчики ей, но боюсь, что это не самый подходящий момент, и отбрасываю их в сторону.

— Ты обронила ленточку, — говорю я, протягивая руку, чтобы показать ей. Какой идиот станет переплывать реку в чем мать родила, чтобы вернуть затасканную ленточку? Я знаю только одного.

— И еще я беспокоился, все ли у тебя в порядке, — добавляю я, запинаясь.

Девушка бросает взгляд на монастырь и показывает рукой в сторону зарослей.

— Так как тебя зовут по-настоящему? — спрашивает она, когда мы отходим на несколько метров.

— Хэнк, — отвечаю я. — Моего брата зовут Джек. — Мне кажется важным, чтобы она знала наши имена. Хоть я и сомневаюсь, что когда-нибудь увижу ее вновь.

Я, пытаясь не запнуться о простыню, подаю девушке руку, чтобы помочь ей спуститься по склону. Я вдруг чувствую под пальцами едва ощутимое биение ее пульса. Мне становится интересно, кто прикасался к ней до меня, и я чувствую себя последней сволочью от таких мыслей.

— Хочешь посидеть? — спрашиваю я.

Я вижу, что она не решается, но потом сдается:

— Хорошо, но только недолго.

Мы молча плюхаемся на землю посреди клюквенной полянки. Красные ягоды оставляют пятна на белой простыне, и я боюсь, как бы девушке не влетело и за это. Она срывает несколько ягод, но не говорит мне ни слова. Я уверен, что «недолго» уже прошло.

— На меня просто много всего навалилось, — наконец произносит она, переводя взгляд на свой живот. — Мне жаль, что ты видел, как я… э-э-э… психанула.

— Ничего страшного.

Но она не говорит, что заставило ее «психануть».

— Эм, просто ты смотрела на нас, а потом как бы… ну… что-то явно пошло не так. — Наверное, я кажусь ей слишком любопытным или вообще идиотом. Но девушка все равно не отвечает. Она меняет тему разговора: